Останови часы в одиннадцать
Шрифт:
— Идиот! — закричал Вияс. — Опоздал!
Хенрик вошел в дом и стал у окна, которое выходило в сквер. Чесек, лежа за пулеметом, что-то объяснял Виясу. Прилизанный нервничал:
— Не рассуждай. Теперь командую я. Стреляй. Пулемет застучал снова.
— Не так! — дирижировал Вияс из-за дерева. — По окну!
— А как? — спросил с раздражением освенцимец.
Хенрик стоял возле раскрытого окна, сжимая в руке пистолет.
— Подожди! — закричал Вияс и сделал прыжок в сторону пулемета.
Гром выстрела переломил Вияса на лету. Он пошатнулся, его отбросило назад к дереву. Он обнял дерево блуждающими руками и сполз на землю.
— Умер, — сказал он, поднимаясь. Хенрик настежь открыл окно.
— Будешь стрелять? — спросил он.
Чесек поднял пулемет и бросил его в фонтан.
— Я выхожу, — сказал Хенрик, перешагивая через подоконник с пистолетом в руке.
Чесек понуро смотрел на утопленный пулемет. Правую руку он держал в кармане пиджака. Хенрик медленно приближался, тяжело передвигая ноги.
Чесек плюнул в воду. Потом повернулся и пошел в сторону отеля. Хенрик спрятал пистолет и пошел за ним.
Но у самого отеля Хенрик струсил. Что он скажет женщинам, как объяснит эти трупы, рассеянные по всему городу, труп Рудловского на радиостанции, Мелецкого в саду, Вияса в сквере — как объяснит, что сам он жив? Сел на скамейку под деревом.
На террасе перед отелем снова все оживилось. Появились женщины. Анна в брюках и полосатой куртке, Барбара с теннисной ракеткой в руке, Янка, Хонората, последней вышла рыжая Зося. «Я убил ее первого любовника!» Они испуганно оглядывались, о чем-то расспрашивали Чесека, тот что-то им буркнул в ответ.
— Грузитесь, девушки, едем, — долетело до ушей Хенрика. Женщины выносили из отеля чемоданы, Шаффер помогал им.
Чесек подогнал к террасе грузовик с прицепом.
— Грузитесь, девушки, едем, — снова донеслось до него. Машина была ему знакома, штайер с воздушным охлаждением, тот самый, с ящиками из музея. Женщины клали чемоданы на прицеп. Хенрик поднялся со скамейки. Он шел под ярким солнцем, виски сжимала страшная тяжесть. Все молча смотрели на него. Шаффер стоял с открытым ртом.
— Куда? — спросил Хенрик Чесека.
— Домой.
— Сначала разгрузи машину.
— Это почему?
— Потому что у тебя здесь ящики из музея. Чесек обратился к женщинам:
— Садитесь, девушки! Баська и Анна в кабину!
— Пани Анна! — крикнул Хенрик.
Анна не отвечала. Она пропустила в кабину седую, а потом села сама.
— Никуда не поедете, — предупредил Хенрик.
— Увидим, — буркнул Чесек. Сел за руль и нажал стартер.
— Женщины выходят. Ну! Седая толкнула Анну:
— Выходите. — Спрыгнула на землю.
— Выключай мотор, — сказал Хенрик Чесеку.
— Нет.
— Я буду стрелять.
— Стреляй, — сказал Чесек. — Стреляй сколько хочешь. Он достал из кармана пистолет и отбросил его.
— Видел? — крикнул он. — Теперь можешь стрелять. Ну? Стреляй, куриная морда!
У Хенрика дрожала рука. Он процедил сквозь зубы:
— Выключай мотор.
Чесек молчал. К Хенрику подошла Анна. Он посмотрел на нее умоляющим взглядом: «Пойми».
— Ты знаешь, — сказала она, — почему я с тобой не пошла?
— Знаю. Тебе казалось, что ты меня любишь, — сказал он, не глядя на нее.
— Да. Так мне казалось.
— Теперь тебе так не кажется, — усмехнулся Хенрик, не спуская глаз с Чесека. — Выключай мотор, — снова приказал он.
Хенрик чувствовал на себе ее прерывистое дыхание, она размахивала у него перед лицом руками со скрюченными пальцами, будто
— Теперь я поняла, что я тобою брезговала, — услышал он. — Я боялась твоего прикосновения. От тебя пахнет убийством.
— Нет! — крикнул он.
— Ты убийца.
Он сжал зубы. «Я не ударю ее, только не это. Она бы ликовала: «Я так и знала, грубое животное, убийца!» Он стер со лба пот. Чесек крикнул:
— Ну, почему не стреляешь? В лагере меня не убили, так ты прикончи! Гестаповец!
Хенрик спрятал пистолет.
— Уезжайте, — сказал он. — Уезжайте ко всем чертям.
Он повернулся к ним спиной. «Пусть делают что хотят. Пусть едут с чем хотят. Убийца. Гестаповец». Дверцу машины поспешно захлопнули. «Я убил трех людей. Высока цена добродетели. Она этого не стоит». Его тошнило. Он подошел к дереву и оперся о него рукой. Мотор заворчал сильней. «Вывозят ящики из музея. Убил трех людей. Зачем? Чтобы все равно вывезли самое ценное!»
— Держись, Хенрик! — послышался голос Янки.
Он не ответил. «Для Анны я убийца. Ей снилась кровь на моих руках. Это неправда. Она мне еще сама это скажет. Она поймет».
Шум машины удалялся, и вскоре стало тихо. Хенрик нащупал в кармане пистолет. Потом снял с себя пиджак. Но легче не стало.
— Боже, — прошептал он.
— Не хотите ли выпить? — услышал он голос немца. Шаффер держал поднос с двумя бокалами вина. Хенрик замотал головой.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Плохо.
— Вид у вас неважный. Желудок? Хенрик не отвечал. Шаффер пробормотал:
— Боюсь, что это паштет из печени… Хенрик побрел в глубь парка.
— Пан профессор! — крикнул Шаффер. — Может быть, принести капли?
20
Громы отгремели, пожар погас, стало тихо, не надо было бежать, стрелять, прятаться. Хенрик сидел опустошенный и перегоревший, слушал шум фонтана и вдыхал запах увядающих акаций. В нескошенной траве лежал труп Вияса. «Он был шефом одну минуту и тридцать секунд, а может быть, две минуты, не помню, и погиб в самый прекрасный момент своей жизни, погиб на посту командующего своей армией, отдавая приказы единственному подчиненному. Убийца караулит его останки, сидит рядом и кается, совы не кружат, вороны не каркают, только голуби воркуют». Напор воды в фонтане постепенно падал, искрометный букет увядал и сжимался. Хенрик посмотрел на часы: стайер все еще кружил по циферблату, неутомимо двигался вперед, дышал, как машина, чудесные легкие, прекрасное сердце… «Когда он опишет круг — встану. Мелецкий убил Смулку, хотел убить меня, а теперь лежит в саду под жасмином, не добыл свои миллионы. Не доложит властям о своем сенсационном плане, не отдаст всю свою энергию на пользу обществу, игра окончена. Анна почувствовала во мне убийцу. Но это неправда, она любила меня и знала, что ей нечего мне дать, не свое же оскверненное тело, которым пользовался каждый, у кого была миска супа. Я не убийца, я не хотел убить Рудловского, Мелецкий за мной охотился, Вияс в меня стрелял, Чесеку я позволил уехать, он забрал с собой ящики из музея, а я не сумел этому воспротивиться, она сидела рядом с Чесеком вместо того, чтобы стоять рядом со мной, я не убийца, я защищал народное достояние, защищал его бескорыстно, она, конечно, это поймет, я спасал себя и ее, ее доверие к людям, веру в то, что мы чего-то все-таки стоим, и убил трех людей, такова цена добродетели, боже мой».