Останови часы в одиннадцать

Хен Юзеф

— Ничего не понимаю, — вздохнул Генрик.

— Но ведь это проще пареной репы. Допустим, незнакомец находился в квартире для того, чтобы украсть какую-нибудь вещь. Часы, деньги, золотой браслет, меха, радиоприемник. Вдруг в квартиру, где он хозяйничает, входит какой-то субъект, то есть вы. Что ему делать? Сплавить вас как можно быстрее, чтобы иметь возможность довести свое дело до конца. Сделал он это? Нет. Услышав, что вы пришли по поводу какой-то вещи, он пригласил вас в комнату. Больше того, он даже выдал себя за Рикерта, чтобы узнать, о какой именно

вещи идет речь. Он действовал вопреки воровской логике. Следовательно, это не был вор в обычном понимании этого слова. Он явно что-то искал в квартире покойного. Искал, но не мог найти. Вдруг появились вы. Он пригласил вас, ибо рассчитывал, что вы каким-нибудь образом сможете помочь ему в его поисках. Вы ему рассказали о тросточке. И что тогда произошло?

— Он потерял ко мне всякий интерес. Дал понять, что пора оставить его одного.

— Иначе говоря, он искал не тросточку.

— Вы были бы великолепным детективом! — воскликнул он. Они выпили по рюмке вина. Рассуждения девушки и в самом деле показались ему очень логичными. Гордость его, однако, была сильно уязвлена: ведь скорее ему полагалось бы сделать подобный вывод. Он выпил еще одну рюмку вина и сказал:

— По-моему, автомобильная катастрофа была подстроена. Рикерта убили, и в квартире Рикерта я разговаривал с его убийцей.

Пить он не умел. После четвертой рюмки он изменил свою версию следующим образом.

— Я когда-то видел пьесу Сухово-Кобылина под названием «Смерть Тарелкина». Тарелкин был тип, по уши залезший в долги. Чтобы избавиться от кредиторов, он инсценировал свою смерть, купил гроб, положил туда куклу, похожую на него, под куклу — дохлую рыбу. Что вы скажете, если выяснится, что мы участвовали в похоронах куклы господина Рикерта, магистра и искусствоведа. Вас не восхищает такая гипотеза?

— Нет, — откровенно ответила она. Демонстративно убрала со стола недопитую бутылку вина и унесла ее на кухню.

Ему это очень не понравилось. Горький опыт подтвердился еще раз: стоит только пригласить молодую девушку в холостяцкую квартиру, как она сразу начинает распоряжаться, как у себя дома. Не захотела даже выслушать его гипотезы до конца.

Генрик пошел в кухню, чтобы заварить черный кофе. Розанна или Зося — ему было все равно, как ее зовут на самом деле, — включила проигрыватель и поставила старинный вальс «На сопках Маньчжурии». Генрик вылил себе на брюки черный кофе. К счастью, брюки были темными и пятно можно было замыть горячей водой. Он вынул из шкафа другой костюм и заперся в ванной. Включил газ, чтобы нагреть воду. Из-за шума колонки и бульканья воды он едва услышал звонок телефона. Пока он накинул халат и вбежал в комнату, телефон уже не звонил. Трубка лежала на вилке аппарата, из радиолы гремел старинный вальс.

— Звонила какая-то женщина, — с равнодушным видом объяснила Розанна-Зося.

— Юлия? — обрадовался он.

— Не знаю. Спросила Генрика; услышав мой голос, никак не хотела поверить, что это действительно ваша квартира. Я ей сказала, что вы в ванне и что я с удовольствием вас позову, по она бросила

трубку.

— Это была Юлия! Она хотела объясниться со мной.

— А трубку все-таки бросила, — вздохнула она, удачно разыгрывая сожаление.

«Я потерял Юлию. Теперь я уже наверняка потерял Юлию», — подумал Генрик и вернулся в ванную.

Но через минуту телефон зазвонил вновь. На этот раз Генрик опередил Розанну. Как молния, метнулся он к телефону и схватил трубку.

— Генрик слушает, — тепло произнес он.

— Говорит реквизитор киностудии, — прохрипел в трубке мужской голос. — В комиссионном магазине мне сказали, что вы на днях купили старинную тросточку со штыком. Она нужна нам для одной картины. Будьте так добры, уступите ее нам.

— Нет.

— Сколько вы за нее заплатили?

— Пятьсот злотых.

— Мы дадим вам тысячу.

— Нет.

— Полторы тысячи.

— Она не продается. Это историческая ценность.

— Именно такая нам и требуется. Я предлагаю за нее две тысячи злотых. Согласны?

— Я не продаю ее. Благодаря ей я напал па след одной архиинтересной истории.

На другой стороне провода долго не отвечали. Потом голос отозвался снова.

— Три тысячи! После окончания фильма можете получить тросточку обратно. Устраивают вас такие условия?

— А для какого фильма она нужна? — спросил Генрик.

— Для фильма «Влюбленные». Вы согласны?

— Нет. Ни в коем случае, ни при каких условиях. Трость я не продам.

— Это ваше последнее слово?

Генрику показалось, будто в голосе мужчины звучит бешенство и даже угроза.

— Да, последнее.

На другом конце повесили трубку. Генрик передал Розанне содержание разговора. Вдруг он хлопнул себя по лбу.

— Черт возьми! Откуда этот реквизитор знает, что в тросточке штык? В магазине об этом понятия не имели, и о штыке я не говорил никому, кроме лже-Рикерта.

— Может, Лолек растрепал?.. — заметила Розанна.

— Реквизитор ссылается на информацию из магазина. Какая-то подозрительная история. Да, — вспомнил он. — «Влюбленные» — современный фильм. Зачем им понадобилась старомодная трость?

— Киношников не поймешь, — сказала Розанна. — Я читала как-то, будто фильмы, действие которых происходит на берегу озера, снимаются на берегу реки. Если в фильме речь идет о горах, то съемочная группа едет к морю, и наоборот.

Генрик взял телефонную книжку, нашел номер своего школьного товарища, как раз занятого на съемках фильма «Влюбленные».

— Тросточка со штыком? — удивился тот. — Что-то я не слышал, чтобы она была нужна нам. — И тут же спохватился: — Знаешь, старик, у нас всяко бывает. Вчера — не нужно, а сегодня — кто его знает… Подожди, я сейчас позвоню нашему реквизитору, а потом тебе.

Прождав напрасно целый час. Генрик опять позвонил другу.

— Нет, старик. Никакая тросточка нам не нужна, мне сам реквизитор сказал.

— Но ведь он же звонил мне!

— Да нет же! Говорю тебе, он ничего об этом не знает. Генрику было этого достаточно.