Останься со мной
Шрифт:
Домовой отцовского поместья – крепкий, жилистый, вечно растрепанный седовласый дядька в добротных одеждах и с моноклем на левом глазу, уже триста лет держал домовладение рода в ежовых рукавицах. Он возник перед наследником и подал руку, помогая спуститься с трапа.
— Как Зей и Мын?
— Близнецы живы, но в сознание не приходят. Вас ждут в семье.
— Мне нечего там делать.
— Но, сударь…
— Что сударь? Как мое присутствие поможет братьям? Какое я вообще имею право быть там после всего? Хватит, Белян. Нет более никакой семьи, и не будет более.
Домовой сокрушенно покачал головой. Это был далеко не первый срыв наследника на его памяти. Тут ничем не поможешь – только ждать. Хотя затянул, конечно,
— Что велите передать хозяину?
— Скажи, что я запил.
Оган потер подбородок, решив, что в принципе идея здравая и вполне себе исполнимая. Махнул отцовскому домовому на прощание и уехал к себе. Дома заперся изнутри, сгрузил на стол вещи, сбросил сапоги, достал кусок буженины из холодника, откупорил бутыль крепленого, выудил из-под кресла шипящую кошку и поднялся наверх в спальню.
— Не возмущайся, сударыня Настасья. Лучше вот, на пуф садь. Нет. На стол нельзя, я ж не яга, чтоб котов на стол пускать. А ты, красавица, не ведьмин Хранитель. С тебя вообще толку — одни расходы. Мышей не ловишь, корм ешь такой, что мясник уверен, что я садист. Нет... Гедонист. Тьфу ты! Гурман. Короче, как называется тот сумасшедший, кто кроличье суфле заказывает трижды в неделю, и еще трижды паштет из утиной печени, а по воскресеньям язык говяжий? Не смотри так на меня, язык я и сам люблю. И балыком поделюсь, если мурчать продолжишь, а вот херес тмутараканский не дам. Самому мало, а бегать за ним в подвал неохота. Ты мне, девушка, просто для компании нужна, так как не положено князю наследному в одного напиваться. Хотя как отец узнает, что я первородный огонь отдал чужой невесте, так сразу меня наследства и лишит. И придется тебе на куриные головы переходить. Только не вздумай мне их на подушку таскать! Я предпочитаю спать один, ну или с красавицей в обнимку, на худой конец. Хотя в последнюю неделю у меня этого сна как совести у банкира. Зато знаешь, Настасья, что я в документах старых прочел? Оказывается, раньше Смогичи, ну тогда, когда еще они пернатыми змеями оборачивались, вот еще какую штуку умели. Если собирались близкие родственники, соединялись магиями, то превращались в чудище многоглавое. Хочешь три пасти, хочешь шесть. И не убьешь такого: покуда одна голова цела, остальных оживить можно. Представляешь, как Зей с Мыном развеселятся, когда я им расскажу такое?.. Они ведь сказки любят... Мне Зейка как-то говорил, что не верит в то, что наш предок Коща убил… – Оган замолчал и уставился на собственные руки. Пальцы дрожали. Тишина рвала барабанные перепонки. — Да даже если бы и убил. При чем здесь мои братья? Они-то каким кряжем к старой распре? Молчишь. Конечно, о чем тебе со мной разговаривать? Сидишь тут мне, гостей намываешь. Но никто не придёт. Я позаботился о том, двери плотно запер.
— Здрасте. А зачем вы кошку побрили, ей же холодно!
Последнее, что ожидала увидеть Василиса за дверью, так это комнату молодого Смогича. Сам хозяин нашелся тут же. Он полулежал в кресле, водрузив на банкетку ноги, и пил прямо из бутылки. Сверху на нем сидела розовая лысая кошка в белой вязанной жилетке, и поглощала огромный кусок буженины.
Рот тут же наполнился слюной.
Сам промышленник был, как говорят, краше в гроб кладут. Всклокоченный, помятый, не бритый. Он ошалело уставился на кошку, потом на Василису и хрипло произнес:
— Я не брил… она сразу такая… а матушка сжалилась и душегрейку связала.
— Заботится, видать.
Оган пожал плечами. Мать проявляла заботу обо всех, кроме своего старшего сына. С другой стороны, какое до этого
— У вас правда живут во дворе аисты?
— Да, но они уже давно…улетели, — подошедший Смогич удивленно воззрился на воркующих в гнезде птиц. Но что ему аисты, когда здесь совсем иное диво. Он аккуратно придвинулся вплотную, впитывая не только аромат ночной осени, но легкий, едва уловимый девичий дух. Увидел, как встали дыбом волоски на тонкой шее. Не то от прохлады, не то от его близости. Захотелось совершенно по-хулигански коснуться губами белой кожи. Спуститься поцелуями ниже. Сдернуть белый вышитый зипун. Накрыть ладонями тонкие плечи, и насладиться одной на двоих волной дрожи.
— Хозяин, тут по дому ходит…ох. Да вы знаете уже.
Оган с Василисой синхронно обернулись. Только Смогич это сделал так, что гостья полностью сокрылась за его спиной.
Но тревога оказалась ложной. В дверях спальни стоял запыхавшийся домовой. Невысокий, ладно сложенный. С длинными прямыми медно-каштановыми волосами и черной короткой бородой. Разноцветные глаза смотрели с удивлением и любопытством. В остальном он несильно походил на хозяина дома. Его даже можно было принять за близкого родственника, если бы не мохнатые лошадиные уши, торчащие из прически.
Василисе ранее не доводилось во снах видеть духов. Эти существа, как яги, лешие или берегини, являлись воплощениями воли мира, питались от сил земли и не зависели от магического эфира. Говорят, когда-то давно первая ведьма отказалась учить пришлых магов ведьмовству, пытаясь объяснить это разностью сил, но те не поверили и сожгли ее, а прах развеяли над рекой. Той самой, которая нынче зовется Смородиной. Потом маги увидели иных обитателей этого мира и сообразили, что ведьма не лгала. Однако содеянного было не вернуть.
Домовые, волей судеб, оказались ближе всех к человеку. Они поглощали эмоции обитателей жилищ и настолько срастались со станами дома, что становились его хранителями и защитниками, перенимая при этом хозяйские черты. Чем больше было хозяев, чем сильнее различался вкус их эмоций, тем сквернее делался характер домового, тем крепче он держал узды правления домом, тем меньше он подчинялся приказам главы дома и тем зорче сторожил свое жилище.
Только вот ни разу домовые не встречались Василисе во снах. Собственно, поэтому до сих пор она считала свои видения лишь вывертом сознания. Теперь же, встреча с Велимиром и вид озадаченного домового посеяли в душе зерна сомнений. А не ведьмовство ли тут замешано? Ведь магия подчиняется определенным законам, тогда как яги, например, могут творить что угодно. В любом случае рассудив, что сон, будь он хоть сто раз ведьмовской, не повод пренебрегать правилами общения с духами. Потому приложила правую руку к груди и поклонилась.
— Здрав будь, суседушка, и прости за вход без приглашения. Прими от меня гостинцы. Что сама ем, то и тебе даю. — Она сунула руку в карман зипуна и достала оттуда кулек с сахарными сушками. Протянула его домовому. Тот, к удивлению Огана, без пререканий принял подношение и захрустел сладостью.
У Василисы заурчало в животе, да так громко, что можно было бы подумать на карету, стучащую о мостовую. Только вот рядом не было мостовых.
— Как это так у нас хозяйка хлебосольем обделенная? Непорядок. Обида. Ты какими судьбами, ясноокая? Надолго? Звать-то тебя как, аль не достоин я пока чести знать?