Останься в Вейзене
Шрифт:
— Половина единицы? — повторила я. — В то время как на цветок требуется три?.. И вы ставите меня учить магов? Хорошо. Не будем об этом сейчас. Я правильно понимаю, что вы способы регулировать количество единиц, которые будут вступать в заклинание?
— Правильно, — согласился Гетбер. — Три — это небольшой избыток, чтобы оживление случилось наверняка. На самом деле, может быть достаточно, скажем, двух целых и восьми десятых…
— Возьмите одну единицу и три минуты, — предложила я. — И возьмите этот камень. Пропустите заклинание через него. Насколько я успела пока понять,
— Понял тебя. Но с временем сложнее. Чем оно меньше, тем меньше подходов маг успевает вложить. Некоторые элементы не обязательны, они лишь слегка шлифуют итоговый результат. Но без других заклинание вообще не сработает. Причём далеко не каждый знает, какие элементы можно упустить, а какие следует оставить.
— Вы знаете?
— В данном случае — да.
— Тогда приступаем? — предложила я. На всякий случай вышла из-за стола — мало ли, каков радиус распространения магии. Прилетит ещё по голове, не успею отвернуться…
Часы в моей лаборатории тоже были. Настольные, маленькие, больше похожие на ручной фонарь, чем на часы: коробочка, поставленная на подставку, и даже ручка у них есть: можно подхватить и отправиться на прогулку по коридору суетным кроликом. Сквозь прозрачные стенки видно, как крутятся внутри шестеренки.
— Три минуты начнутся через три секунды… две… одну.
В обнимку с часами я замерла за спиной Гетбера. Интересно, а моё присутствие будет мешать его колдовству? Меня вот, например, всегда ужасно отвлекают зрители. Много раз замечала. Может, поэтому мне и нравилось по субботам работать…
Зато здесь — тишина и покой, никто не мешает и не лезет под руку. Видимо, все-таки душа знает о моих потайных желаниях больше меня самой. Судя по всему, одним из таких желаний была собственная лаборатория, где я сама себе и заведующая, и бакалавр, у кого все валится из рук и идёт образом, противоположным тому, по какому должно было идти.
А Гетбер меж тем уже вовсю принялся колдовать. Впервые за всю мою жизнь я удостоилась чести наблюдать магический ритуал от начала и до конца. Сначала не происходило ничего интересного: он попросту разглядывал стакан; но затем началось таинство.
Он зашептал слова, и не было в них ни насмешки, ни укора; это были четко выверенные слоги, отчеканенные один за другим, без перерыва на то, чтобы сделать вдох или вспомнить следующее составляющее. Никакого промедления. Настоящий профессионализм.
А затем к ним прибавились жесты. И вновь — полное отсутствие суеты. Ладонь тыльной стороной вниз, подушечки больших пальцев касаются друг друга, остальные пальцы под прямым углом к ним вытянуты вперед; мгновение — положение сменилось: соприкасаются между собой указательные и средние пальцы, а ещё — левый мизинец и правый большой палец. И далее, без всякого промедления. А камень лежал между Гетбером и стаканом, и маг, кажется, не обращал на него никакого внимания.
Я сказала, что время вышло, с опозданием на семь секунд. Гетбер поднял взгляд — вроде и на меня смотрит, а вроде и вглубь себя. Ничего
— Готово.
— Одна единица магии?
— Что-то около того. К сожалению, даже те, кто неплохо разбирается в магии, не имеют встроенный в глаза измеритель емкостей. Бери, — он пододвинул стакан ко мне. — Можешь завершить это чудо сама. Если, конечно, чудо все-таки свершится.
— Если вы пропускали свою магию через этот камень, тогда случится.
— Конечно, пропускал, — ответил Гетбер, но тут же добавил язвительно: — если тебе больше нравится так изъясняться.
***
Мне дай волю, я все попытаюсь систематизировать. Так что я вынула из шкафчика, ближайшего к двери, мерный цилиндр на пятьдесят миллилитров — в небольшом количестве, но тут обнаружились даже они. Отмерив ровно пятьдесят миллилитров, принялась медленно вливать живую водицу в раствор, останавливаясь на минуту через каждые десять. Идеальным вариантом было бы выбрать шаг в один миллилитр или хотя бы пять, но Гетбер и без того уже смотрел на меня, как на самого странного человека, которого повстречал в этой жизни.
А он все-таки на порядочное количество лет старше, чем я, так что видел наверняка многих.
— Это называется титрованием, — объяснила я, — когда мы высчитываем количество раствора, необходимого для совершения реакции. Вообще, для этого установка нужна или хотя бы нормальная пипетка, а у нас здесь так, не титрование, что-то около него…
— Я понял, что изобретательности вам не занимать.
Чудо всё-таки произошло, и случилось это на границе между сорока миллилитрами и пятьюдесятью — будь у нас ещё один цветок, можно было бы уточнять величину, уменьшив шаг с отметки «сорок». Надо прогуляться по заброшенным кабинетам и поискать добровольцев. Как хорошо, что растения не умеют ставить подпись — брать согласие у них не обязательно.
А заключалось чудо вот в чем: стебель, коричневый от старости, вдруг наполнился, перестал быть сморщенным, и принялся зеленеть. А из узлов стали произрастать листики — круглые, с волнистым краем, маленькие и невинные. Самые крупные из них успели достичь размера, может, в сантиметр, когда всё остановилось.
— Ты ещё воды подлей. Он и цвести начнёт красным цветом.
— Имели с ним дело?
— Именно с этим — нет, но с ему подобными приходилось.
Послушно отмерив ещё десять миллилитров, я перенесла их в горшок. Сбегала до раковины, наполнила стакан водой до самого края и вновь перенесла всё его содержимое в горшок. Объяснила:
— Чтобы минимизировать потери вещества.
— Какие страшные слова ты говоришь, Варя. С ними даже магии тяжело справляться.
А вот цветку мои слова понравились. В продолжение старых пустились в рост молодые стебли, и на тех тоже проклюнулись листья. Самые взрослые бойцы увеличили диаметр своей листовой пластинки раз в пять, став совсем взрослыми. И где-то там, в их тени, я вдруг заметила совсем ещё скромные, но настроенные весьма серьезно цветочные почки. Ещё пара дней, и они предстанут во всём своем великолепии (я почти уверена, что окажется оно огненно-алым).