Останься в Вейзене
Шрифт:
— Откуда вы?
Было что-то чарующее, но чужеземное в его тёмных глазах, в смуглой коже. Что-то, что отдаляло его от истинных жителей Вейзена, но, как почудилось на мгновение, приближало ко мне.
— С этих улиц, — ответил он. — А вот вы неместная, так?
— Я работаю здесь неподалеку, — не стала раскрывать тайны я.
— Прогуляйтесь не по центру, а по трущобам, — предложил Ахелф, — встретите и не таких, как я. Только будьте очень осторожны.
— Ну спасибо, — я качнула головой и выскользнула из лавки, не дожидаясь, пока Ахелф скажет что-нибудь ещё.
Но
Я поднималась к пешеходной дорожке, созерцая ступени — казалось бы, ведёт лестница к мастерской, а ступени потрепанные, кое-где наблюдаются каменные осколки. Только упасть не хватало.
Когда оставалось ступени две, некто протянул мне руку, и я узнала её даже раньше, чем подняла голову.
— Вилсон.
— Подъём здесь и в самом деле не из приятных, — вздохнул он, — поэтому я и нечасто сюда хожу… Давайте я помогу.
Я все-таки приняла его руку и уже с помощью Вилсона преодолела две последние ступени.
— Куда вы направляетесь, такой нарядный?
На нём был уже знакомый мне котёлок — тот самый, в котором Вилсон выступал на маскараде. И ещё — пиджак в облегченном стиле пиджаков из дома моды. Черная кожа, три золотые заклепки на левой стороны, две цепи — на правой.
— Да, представьте себе, — улыбнулся Вилсон, — иду я, значит, на премьеру спектакля, где играет одна весьма талантливая актриса, и тут замечаю вас. Удивительное совпадение.
— Не шибко я верю в такие совпадения, — призналась я. И тут же вспомнила: — Ваша мама, так? Вы говорили.
— Да, — Вилсон кивнул, — актриса из неё весьма талантливая. Вы, к слову, можете убедиться в этом самостоятельно. По вине ещё одного удивительного совпадения у меня есть с собой билет на пока что свободное место.
Мимо со скрежетом и пыхтением проползла одна из металлических машин-жуков. Я проследила за ней взглядом, а потом невольно посмотрела в глаза Вилсону. Слишком они яркие и светлые для такой мрачной обстановки.
Да и я тоже, конечно, молодец. Стою и бесстыже засматриваюсь на собственного ученика. Хорош, ничего не скажешь, но все-таки! Надо бы чётко обозначить свои границы. Раз и навсегда ясно высказать, что я ему — не подружка. А я вместо этого замечаю, как будто больше ничего меня не смущает:
— Я выгляжу неподходяще для театра.
— Это легко можно исправить, — фыркнул Вилсон. Снял с собственной головы котелок и поинтересовался: — Разрешаете?
А я кивнула вместо того, чтобы попросить Вилсона не устраивает собственное представление.
И вот мы уже идём бок о бок (спасибо, что не рука об руку) в сторону центральной площади. Даже оставляем позади уже знакомый мне модный дом. Только тогда я решаюсь нарушить молчание:
— О чём спектакль?
— Драма, — ответил Вилсон. — Об одной даме. Причём это ещё под сомнением, кто кому
— Вы говорили, спектакль по книге?
— Точно. Книга Каспара Зупера.
— Интересно, на чем он основывался, когда писал эту книгу. Не на событиях ли, которые в самом деле имели место быть?
Вилсон на мгновение задумался, а потом выдал уверенно:
— Нет. Он любит сочинять. Самое близкое к действительности в его книгах — это цвет штор, которые когда-то попались ему на глаза и понравились. Соблюдать историчность или писать о непридуманных людях — сложно, и факты всегда переврёшь, как ни старайся… Это он так говорил. Мы знакомы, — пояснил Вилсон, — само собой, ведь он сам ставил этот спектакль, никому другому Каспар и не позволит трогать его драгоценных детей.
— Как много у вас знакомств! — только и заметила я.
— Родословная обязывает, — вздохнул Вилсон. — Хотя в последнее время мне все чаще начинает казаться, что настоящей-то жизни я и не знаю. Может, сейчас излишне поэтично скажу… Но вся моя жизнь окутана паутиной знакомств и обязательств по отношению к жителям этого города. Меня не трогают, пока я приношу пользу, но попробую возмутиться, и тут же избавятся… по-тихому. Да уж, что-то я всё о грустном. Каспар ведь обязательно будет на спектакле, я могу вас познакомить, если хотите. Он хоть и бывает слишком нудный, но о смыслах собственных книжек рассказывает интересно. До многого сложно додуматься самостоятельно, но вот послушаешь его, всё так гладко, что и спорить не хочется.
Здание театра выросло перед нами во всем своём величии. Самое гармоничное, пожалуй, здание из всех, которые можно разглядеть на улицах Вейзена. Никаких свисающих водопроводных труб, неряшливых знаков или острых углов. Но зато — стеклянная сфера в качестве крыши, колонны у парадного входа, украшенные лепниной светлые стены. Архитектура будто запоздала на пару столетий. Хотя я и не могу представить, чтобы раньше округа целиком и полностью выглядела так, как этот театр.
Возле парадного входа, в толстых стеклянных рамах — вручную нарисованные афиши. «Лезвие, устланное лепестками» отличается от прочих и размерами полотна, и яркостью красок, и проработкой деталей — конечно, все они играют на стороне «Лезвия». Плакат изображает женщину, которая застыла на краю обрыва, кутаясь в длинный черный плащ. А с неба падают лепестки алых роз. Метафорично, но самого лезвия, конечно, не хватает.
— А ведь мир настолько необъятен, — влез в мысли голос Вилсона. — Вот взять хотя бы вас… Мир настолько необъятен, что мне обязательно хотелось бы однажды хоть немного продвинуться в его покорении.
Мы остановились чуть поодаль от главного входа. Со всех сторон к театру спешили дамы, наряженные в поражающее воображение платья, и их кавалеры в строгих костюмах, не лишенных изюминок.
Я боялась разглядеть среди них знакомое лицо, но, видимо, мы слишком хорошо слились со стеной, ведь даже к Вилсону никто не подошёл поздороваться. А уж его точно знает весь город.