Останься в Вейзене
Шрифт:
На столы уже водрузили строго выверенное число тарелок и блюдец. Одно большое — на нем нечто, напоминающее яичный омлет и украшенное зеленой ветвью базилика. Ещё одно поменьше — с кусочком масла и ломтиками сыра. Глубокая миска с двумя вареными яйцами. Пиала с насыщенно-красным джемом. Общая корзинка с ломтями белого и ржаного хлеба. Только чашки пока пусты, зато в центре каждого стола устроен островок из турки, чайника, сливок и сахара. Уголок самостоятельности, скажем так.
Народу пока немного. Но все, кто есть, точно старше меня.
У академистов, догадываюсь, комната для приёма
— Занимать можно любое место. Здесь только некоторые закреплены за определенными людьми, и то… переживут. Посуду убирать не нужно, её унесут.
— Я бы предпочла сесть рядом с вами, — призналась я.
— Отлично! — Ирмалинда воодушевилась. — Заодно познакомлю вас с нашими девочками. Девочки эти, правда, скорее мои ровесницы, чем ваши, но вот так уж собрались! Всегда радуемся, когда молодые приходят учить. Все-таки, вы с учениками говорите на одном языке.
Особенно я, подумалось вдруг. На одном из трёх.
Приятельниц у Ирмалинды оказалось не меньше десятка. Они окружили нас стайкой щебечущих птичек — похожие друг на друга, но разные, все какие-то яркие и бесконечно энергичные. Друзей ведь под стать себе выбирают… Каждая из них представилась и даже сказала пару слов о своей жизни или предмете, но не то чтобы я что-то запомнила.
Весьма скоро внимание переключилось с моей скромной персоны на последние новости. Я попыталась вслушаться, но мало чего поняла — слишком много незнакомых названий и ситуаций, с которыми прежде мне сталкиваться не приходилось. Я сидела, зажатая с двух сторон, и взглядом пыталась отыскать хоть ещё какое-нибудь знакомое лицо: Феранты или Гетбера. Но не разглядела ни одного, ни другого. Впрочем, это типичная особенность людей из сна — они исчезают так же внезапно, как и появляются.
— Вам нужно в комнату? — спросила у меня Ирмалинда, когда завтрак закончился. — Я хочу захватить пару бумажек, и идём. Либо подождите меня здесь. Все равно возвращаться через этот коридор.
Я осталась ждать. Верный стражник входа (и выхода). Некоторые входящие кивали мне, и я кивала в ответ. Но больше имя моё никого не интересовало.
Гетбер все-таки появился. За мгновение до того, как Ирмалинда взяла меня за локоть и заявила, что мы наконец-то идём к академистам. Мы пересеклись взглядами, и он попытался, что ли, усмехнуться — приподнял левый уголок губы. Я отвернулась.
А здесь я уже была. Вчера. Это тот самый холл, из которого можно попасть в лекционки, пусть их здесь так и не называют. Группки студентов снова обсуждают животрепещущие темы. И тоже бросаются незнакомыми словами. Прежде чем преподавать им что-то (объяснили бы ещё, что), мне самой не помешает пройти языковые курсы и подробнее изучить имперский диалект.
***
Я почему-то думала, что сейчас мы просто полюбуемся на экспонаты и пойдем дальше, в чуланчик, где помимо меня в лучшем случае поместятся студента три. Но Ирмалинда распахнула передо мной двери высотой с три моих роста и такой шириной,
— И сколько у меня сегодня… академистов? — Посмотрела на Ирмалинду широко распахнутыми глазами.
Она профессиональным взглядом окинула аудиторию и ответила:
— Когда под завязку, то пятьсот вмещается. Но вы так не переживайте, наборы у нас не такие большие, да и треть юных дарований обычно занята куда более интересными — по их, разумеется, мнению — вещами. Так что, думаю, наберется около сотки.
Сто человек! На одну-единственную недоумевающую меня!
— Занятие начнётся после звонка. Вы услышите.
— Да, я уже слышала…
— Если по правилам, то продолжается оно ровно час и пятьдесят пять минут. Но многие устраивают перерыв в удобное время, которое не слишком вредит учебному процессу. Без перерыва совсем туго, — шёпотом добавила Ирмалинда. — Не выдерживают такой мыслительной нагрузки. Не будьте слишком строгой, к ним надо ласково, а иначе вредничают…
Кому ещё нужен перерыв и с кем лучше быть поласковее — это отдельный вопрос.
— И удачи, — пожелала она. Затем тоже заглянула внутрь аудитории и взглянула на часы (клянусь, вместо стрелок у этих часов ветви дерева, не отличимые от настоящих, даже распускающиеся лепестки на них есть). — Главное, ничего не бойтесь. До занятия всего семь минут осталось. Сейчас начнут приходить ваши благодарные слушатели.
Вот так напутствие. Как будто не на занятие отправляют, а на поле боя.
Я кивнула и послушно прошла внутрь. А преподавательский стол здесь не хуже того стола, который занял место в кабинете Феранты. Будто бы взяли спил дуба, который спокойно себе рос несколько тысячелетий, и вырезали всё лишнее, чтобы получить нечто вроде ножек и гладкой столешницы. Доска тоже необычная. Я привыкла к темно-зеленым (говорят, успокаивает нервную систему) или к черным, позволяющим получить максимальный контраст. А здесь синяя, как… даже не знаю, с чем сравнить. Если представить себе безоблачный апрельский день после полудня, когда небо насыщенное-насыщенное, ничем не разбавленное, то получится примерно увидеть цвет этой доски.
Красиво, что уж таить. Стены оранжевые, как янтарь, столы насыщенно-коричневые, а доска синяя. Ещё бы проектор повесить, но, раз уж здесь даже кино ещё не изобрели, то о проекторах не стоит и заикаться.
Я опустилась на стул. Прекрасный стул, с мягкими подушками, очень удобно сидеть… И принялась уныло вертеть в руках обнаруженный на столе карандаш. Бумага здесь тоже была, целая стопка. Чуть-чуть желтоватая и очень плотная.
Студенты не заставили себя долго ждать. И стали появляться один за другим, строго выдерживая интервал. Косились на меня, бурчали что-то невнятное и занимали места. Первый, второй, третий. Тридцатый, пятидесятый. Сто двадцать шестой. Ирмалинда почти угадала.