Останься в Вейзене

Зарецкая Анастасия

Я и ушла. Без ничего, как была.

Шло лето после моего второго курса. Я вернулась в общежитие — благо, часть вещей хранилась у меня там — и больше не появилась дома. С родителями встретилась лишь единожды, когда выписывалась из погоревшей квартиры, которую решили продать. Мы не поздоровались друг с другом. Даже не обменялись взглядами.

Жалею ли я? О том, что так и не смогла поговорить с ними открыто, отбросив в сторону обиды и предрассудки?

И пожалели ли об этом они, когда узнали, что в нашем

общем мире не существует меня больше?

Я бы и хотела узнать об этом, и нет. Не сомневаюсь, что в моём новом мире такое возможно — ведь прежде, чем забрать меня сюда, за мной некоторое время следили. Но не уверена, решусь ли посмотреть сама. Думаю, если увижу их улыбки, это окончательно разрушит мою веру в людей.

Они столько лет не желали знать, как я себя чувствую, как справляюсь, оставшись совершенно одна.

Значит, и у меня теперь есть право не знать.

…Я пришла в себя, почувствовав легкое прикосновение к плечам. Обернулась и встретилась взглядом со сосредоточенным Эдвином.

— Ирмалинды в комнате нет, — ответил он.

Я улыбнулась, и все-таки улыбка эта быстро потухла. Вслед за Эдвином прошла в комнатушку, где уже столпилось порядочное количество преподавателей — слишком большое для такого тесного пространства. Будто мы были не на месте пожара, а в автобусе, который нехотя развозит нас по домам.

По сравнению с моей погоревшей комнатой, комната Ирмалинды казалась раем — огонь её практически не тронул. Зеленели нежностью мяты стены, блестела глянцем мебель.

Но всё-таки — что-то в ней неуловимо изменилось. Пусть чужие спины и мешали это заметить.

У меня создалось ощущение, будто я попала в собственную комнату — ту, какой она была на первой нашей встрече. Даже я за эти три недели успела внести в комнату нечто своё, а Ирмалинда провела в собственном уголке уже несколько лет, она сама рассказывала мне об этом.

— Это всё ваши опыты, — заметила одна из приятельниц Ирмалинды — та, что была со мной милее прочих. Заметила уверенно, но с надрывом, и единственное, чего мне захотелось — сжаться в комок или вернуться в обгоревшую комнату, отбывая наказания за ошибки, которые я не совершала.

— Сами работаете с камнями этими проклятыми, и Ирмалинду втянули, — поддакнула другая.

— Где она теперь, что с ней?

И все-таки — слишком здесь чисто. До нечистого.

Шторы больше не украшены ярко-красными кисточками — я каждый раз, оказываясь в комнате, обращала на эти кисточки внимание, они казались мне идеальной ловушкой для котов. Со стола пропала ваза с сухоцветами, сплетением желтых и фиолетовых соцветий. Кровать больше не украшали вязаные подушки, сочетающие в себе всю палитру цветов.

Я не стала оправдываться — одно лишь заметила:

— Вещи исчезли.

Эдвин смотрел на меня без всякого удивления — будто

всё шло так, как задумывалось. Зато толпа вдруг встрепенулась, принялась без всякого стеснения заглядывать в потайные местечки: тумбу, шкаф… Не удивлена, что Ирмалинда забрала вещи с собой, если сделала это всё-таки она. Я как наяву представила: кто-то слишком активный хватает высушенный букет, и хрупкие лепестки бисером рассыпаются по полу.

События, определившее дальнейший ход этой истории, происходили уже без меня.

С Феррантой связались почти сразу же, при мне, но приехать она пообещала лишь на утро, поскольку в данный момент решала другой вопрос. Ничуть не менее важный. Но пообещала отправить кое-какого посыльного, который обязательно ответит на все интересующие нас вопросы.

Приятельницы Ирмалинды смилостивились и стали поочередно зазывать меня в свои комнаты, но ни одно приглашение я не приняла. Не хотелось больше видеть их и слышать. Так что чужим комнатам я предпочла диван общего пользования, обнаруженный в одном из коридоров.

Эдвин посидел со мной некоторое время, но ни слова не сказал. Я заговорила первой:

— Извините, что испортила вам праздник.

— О чём бы ни шептались змеи, — без симпатии к собственным гостям заметил Эдвин, — вашей вины в этом нет. Только заслуга. Благодаря вашему вмешательству все остались живы и невредимы.

— А как же мои опыты?

— Вы проводили их в комнате? — спросил Эдвин. Я помотала головой из стороны в сторону. — Тогда опыты никоим образом здесь не причастны. Не нагружайте себя тем, что не обязаны нести. В вашем случае я винил бы скорее вашу соседку.

Мне не хотелось это обсуждать. Даже так, я не была готова об этом думать. Слишком многое свалилось на меня этим вечером.

— Что будет дальше, как вы думаете?

— Утро, — ответил Эдвин просто. — Ясная голова. И трезвая оценка произошедшего. Я оставлю вас ненадолго, Варвара. Хочу убедиться, что этот эпизод истории закончился.

А сама история продолжается. Убеждаться в этом нет никакой необходимости, потому что всё ясно уже сейчас.

Значит, было у этой истории начало, хотя не уверена, какое именно место на временной ленте оно себе облюбовало. Всё началось вместе с моим появлением? Чуть позже? Или куда раньше?

Всё-таки Гетбер оказался прав. Слишком много совпадений — они уже становятся закономерностью. Ни взрыв, ни взлом не были случайными. Все они старались меня задеть. Так что зря я смеялась.

Наедине с собой я осталась ненадолго. Успела лишь прикрыть глаза, чувствуя, как баюкают меня сонные волны. Но на то, чтобы порядочно уснуть, времени у меня не осталось. Надо мной вдруг нависла тень, заслонив слабое сияние разноцветных ночных фонарей. Всё-таки существовали в академии источники света…