Остатки страха

Арк Дон

Я закричал во все горло.

Возможно, крысы боятся громких звуков. Или только те были такими пугливыми. Как бы то ни было, после моего крика писк прекратился – остался лишь вызывавший рвотный рефлекс запах.

Я понимал, что долго оставаться в подвале мне было нельзя: крысы, разозленные убийством (не умышленным) своего товарища, сделают со мной то, что сделали с мистером Томпсоном, когда тот начал отстреливать их после того, как они сожрали его яблоки. Мистера Томпсона нашли в подвале с изъеденным горлом, без глаз, нескольких пальцев, с обглоданным ртом, а туловище… говорили, что, вспоров несчастному мистеру Томпсону живот, крысы поплескались в его крови, как в бассейне, а после кровавой тусовки сожрали

большую часть его органов.

Крысы, ставшие людоедами, долго после того случая охотились на людей.

И я боялся, что среди тех могли быть и убийцы мистера Томпсона.

Я сглотнул слюну и, боясь дотронуться до стен – вдруг в стенах на любом уровне были расположены норы с этими тварями, – представил, где может быть выключатель.

Конечно, рядом с лестницей. Или наверху, в доме. Но лезть наверх я не собирался, потому отошел к лестнице и представил себя тем Дэвидом Хикоком, который еще не пережил падение на пол с высоты не менее фута, покушение крыс и непредумышленное убийство…

Я со всей возможной осторожностью, прислушиваясь к шороху во тьме, протянул руку в правую от себя сторону. Густой воздух. Густой воздух. Густой воздух. Гу… Что-то скользнуло по моей руке. Это не мог быть хвост крысы: несмотря на то что в подвале было слишком темно и потому я ничего не видел, я рассчитал в уме, что балки, об одну из которых я ударился своей тупой башкой, плотно прилегают к потолку, соответственно, по ним не смогут пробегать крысы. Значит, то, что скользнуло по моей руке, было… Я нащупал это и дернул вниз. Не было никакого звука – но это оказалось в моей руке. Я вытянул руку на свет.

Обычная пыль, за долгие годы обретшая достаточную плотность для того, чтобы считать ее на ощупь веревкой.

Я отбросил пыль в сторону, после чего потянулся левой рукой влево от себя. Там же я нащупал нечто подобное и тоже дернул. Включился свет.

Уж лучше бы я не включал его и не всматривался в то, что он озарил, и не спускался бы вообще в тот долбаный подвал! Но я сделал все из этого списка.

И увидел многое.

Не успели мои глаза привыкнуть к свету, как паника захлестнула меня. Подвал был меньше, чем я ожидал увидеть. Повсюду были крысы, причем крысы были далеко не обычные: с длинными белоснежными клыками, как у вампиров, с зелеными глазами, словно затуманенными зелеными глазами, с несуразно длинными лапами, как будто лапы эти были расплющены каким-то больным ублюдком… А тела крыс не были покрыты серой шерстью – крысы были голые (как будто бритые) и в разводах крови. Кровь была повсюду.

Они сидели на ящиках и, словно ухмыляясь, смотрели на меня.

Я прыгнул к лестнице.

Позади раздался жуткий вопль. Не писк, а именно вопль. То был вопль монстра, в котором поселилось множество монстров чуть меньших размеров. То была сирена ужаса, захлестывающая сознание трусов, подобных мне, и ввергающая их в ступор.

Вопреки тому, что две ступени отсутствовали (а расстояние между ступенями было слишком большим), я решил выбраться во что бы то ни стало.

А вопль в те жалкие мгновения нарастал.

Когда ты живешь в мире и добре и все твои страхи вызваны только ранним прочтением рассказов Говарда Филлипса Лавкрафта, Эдгара Аллана По [19] , Ричарда Матесона и Роберта Блоха, тебе не приходит в голову то, что опасность может быть слишком близка. Она таится в подвале, или на чердаке, или в соседнем доме, или в сердце человека. Конечно, когда ты ребенок, ты способен улавливать такие моменты, и – более того – даже становишься параноиком, и разглядываешь куст, за которым, как тебе показалось, сидит собака Баскервилей [20] . Но со временем эти ощущения, чувства, эмоции то ли атрофируются,

то ли вымирают, и тогда ты не ощущаешь опасности даже на трассе, на которой нет пешеходного перехода. Ты переходишь дорогу в не положенном месте, пока машины, как тебе кажется, далеко. Тебе сигналят, а ты даже не пытаешься ускориться. Ты идешь, и вот машина уже чуть не сбивает тебя. Водитель резко тормозит, снова сигналит, а ты идешь, как ни в чем не бывало, смотря себе под ноги. Наверное, люди, по достижении определенного возраста, когда уже можно называть себя взрослым и без стеснения заходить в сексшоп, желают близости смерти. Это как своего рода встряска, которая дает человеку некий импульс к дальнейшей жизни. Или просто все мы после двадцати лет суицидники. Не знаю. Хрен с ним.

19

По, Эдгар Аллан (1809–1849) – американский писатель, поэт, эссеист, литературный критик и редактор, представитель американского романтизма.

20

Собака Баскервилей – древнее проклятие рода Баскервилей из книги Артура Конана Дойля «Собака Баскервилей». Как гласит легенда, собака появилась во времена Хьюго Баскервиля, как наказание за его жадность.

Я ступил на первую снизу ступень. Все повторялось, только на тот момент я был внизу и торопился.

Ступень заскрипела. Я вдруг понял, что забыл самое важное: волю. Я нуждался в ней так же, как в летний зной человек нуждается в глотке воды, а еще лучше – в бутылке.

Я прыгал по лестнице, словно обезьянка. Невыносимый скрип, смешивавшийся с жутким воплем и звуками какой-то чертовщины, которая творилась позади меня, – все это раздражало, но в то же время подгоняло как можно скорее выбираться из вонючего подвала.

Тело болело. Я бился о прямые углы ступеней и тут же получал разряд отягощавшей все мое тело боли. Я дрожал под натиском звуков и пытался думать, каким лучше способом спастись, в какую, мать его, секунду нужно захлопнуть люк, чтобы ни одна вопящая сволочь с вампирскими клыками не вылезла за мной в кухню.

Биться с ними я не желал. Я вообще не был жестоким человеком или тем, кто готов драться в кровь со своим соперником, даже если соперником этим являлся бы какой-нибудь монстр в ночи, голодный, страшный, вонючий, наполненный жаждой убийства и… всевидящий.

Меня до конца не покидало ощущение, что все те двадцать, или тридцать, или сорок крыс, что преследовали меня, знали каждый мой шаг наперед. Они видели меня, способны были прочитать мои мысли, точнее – обрывки мыслей, кадры, которые проявлялись в мозгу и тут же растворялись от последующего тона вопля.

Голова моя сильно болела, когда я запрыгнул в проем. Радость заполнила меня, как бокал наполняют вином. Лучи солнца, сквозь окно проходившие в кухню, стали для меня наградой за преждевременную победу. Но ноги мои оставались на первой сверху ступени. Только я поднял правую в надежде занести ее на кафель, как в левую вошли острые зубы… или клыки. Или что это, черт побери, такое было?!

Я воскликнул от боли, но заставил себя тут же замолкнуть. Какой может быть крик, когда надо искать способ спасения собственной ноги, на которой ты ходил по улочкам любимого Брэндона более семнадцати лет (ладно, не совсем так, но все же)? Стоявшая невдалеке пустая картонная коробка показалась мне достойным орудием.

Схватив ее дрожавшими пальцами, я ударил мерзкую тварь не прицеливаясь, просто ударил, и картонная коробка полетела вниз – дрожавшие три пальца не удержали ее. С детства отец говорил мне что-то в духе: «Не бери ничего одним пальчиком – бери обеими руками!» Он был прав!