Остатки страха
Шрифт:
Жужжание, сменяемое гулом, после вновь наступавшее… Жужжание-гул-жужжание-гул… Я выравнивал дыхание, разыскивая глазами хотя бы щелочку в одной из стен. Раз ее нет ни на одной из стен – значит, надо искать на потолке… Но я не был уверен в том, что выхода нет: все-таки некоторые стены не были достаточно освещены двумя лампами. Я ждал. Просто ждал. Плевать, что будет дальше, лишь бы дождаться момента, когда кто-нибудь войдет в помещение. А пока ждал, пытался выстроить в голове план.
Любой из вариантов, созревших в моей больной во всех смыслах слова голове, не устраивал меня. То я продумывал, как захвачу в заложники какого-нибудь слюнтяя-охранника, то представлял,
Глаза мои смыкались, а красивый попугай продолжал смотреть в одну точку поверх моей головы. Это не могло не нервировать (с другой стороны, таким образом он не позволял мне заснуть – уж не знаю, осознавал ли он это или нет), потому я накричал на него.
Не помню, что я выкрикнул, но, вероятнее всего, то был сплошной поток мата… Попугай в ответ моргнул и отвернулся к другой стене. Крысы никак не среагировали, как будто были загипнотизированы или являлись созданиями биотехнологов (соответственно, таковым и подчинялись).
Послышался треск. Какой-то механический треск – настенный громкоговоритель! – после которого мелодичный мужской голос пронизал воздух помещения.
– Дэвид Хикок, добро пожаловать в мои цветные кошмары!
После этих слов я невольно подумал: «Мужик, знал бы ты о моих кошмарах, своими бы не похвалялся».
– Ты находишься на военной базе «Дэдфилд» [21] . На секретной военной базе. Как ты думаешь, почему она называется секретной, раз увидеть ее может каждый дурак наподобие тебя?
21
Dead Field – в переводе с английского «мертвое поле».
Я промолчал.
– Молчишь. На твоем месте я бы постоянно разговаривал, ведь отсчитанного на жизнь времени все меньше и меньше…
Шорохи.
– Что ж, тебе повезло оказаться здесь именно в этот прекрасный солнечный день. Жаль, ты не можешь увидеть этого замечательного солнца.
Снова шорохи.
– Рад сообщить тебе, что твои родители и бабушка живы.
Я встрепенулся.
– А Беатрис? – выкрикнул я куда-то во тьму, где, вероятно, был установлен настенный громкоговоритель. В то мгновение я вспомнил, как Беатрис выглядела в последнюю нашу встречу. Она не была счастлива, хотя и широко улыбалась. Она держала меня за руку, но не сжимала ее как раньше. Прогулка друзей, ничего более. Я вспомнил ее волосы, казавшиеся серебристыми от падавшего на них света уличных фонарей…
– Вау! Ты настроен на разговор? Это хорошо, это очень даже хорошо. С Беатрис все в порядке, если не считать ее душевного состояния…
– Что? Что с ней?..
– Не волнуйся. Просто шок. Такое часто случается с нашими… клиентами.
«Какие, мать его, клиенты?!» – подумал я про себя и попытался подняться на ноги.
– Можешь даже не пытаться подняться: мы ввели тебе в вену один препарат – новая разработка Дина Шмитца! Интересный человек. В ближайшее время, как нам и надо, ты будешь лежать, будто овощ, а потом встанешь… Встанешь тогда, когда тебе можно будет встать.
«Значит, где-то в помещении еще и камера установлена».
– Так как ты думаешь, дорогой, почему базу называют секретной?
Я помотал отрицательно головой.
Послышался сдавленный смешок, только другого человека, не того, кто
– Мог бы и догадаться… – сказал все тот же неизвестный. – Свидетелей принято убирать.
Да, свидетелей принято убирать. Только основная проблема заключается в том, что каждый человек так или иначе (по собственному желанию или невольно) становится свидетелем чего-либо. Человек идет по улице и видит, как кого-то избивают. Человек идет по улице и замечает, как кошка несет в зубах мышь. Человек смотрит в окно и становится свидетелем первого поцелуя влюбленных. И так далее и тому подобное. Все мы свидетели, все мы обвинители, все мы судьи. Одно не понятно: как столько личностей в нас уживается и почему не всегда мы решаем, кем быть в той или иной ситуации?
В те злополучные дни я был одновременно и жертвой, и обвиняемым, смутно понимавшим, в чем его обвиняют и какую меру наказания изберут. Я был готов к физической смерти, однако и предположить не мог, что таковая задумывалась гораздо позже, чем смерть душевная…
– Знаешь, – продолжил неизвестный, – я обожаю мучать людей. На этой базе, к сожалению, почти нечем заняться. Мы каждую минуту ждем приказа от главнокомандующего, но приказа нет… Вот уже – сколько лет? – десять лет, пожалуй. Мы гнием в этих коридорах, все еще надеясь, что кому-нибудь нужны. Мистер Доулсен говорит, что надеется на нас каждую минуту… Но разве мы можем долго ждать? Зато одно задание у нас есть: истреблять любую суку, которая хотя бы издали увидит нашу базу, не говоря уже о том, что побывает в ней!
Незнакомец особенно выделил слова «суку» и «нашу», что произвело на меня некоторое впечатление, и я окончательно осознал, что смерть меня все-таки настигнет. Рано или поздно – все равно настигнет.
– Твой мозг, дорогой мой, слишком мал для того, чтобы осознать всю грандиозность этого строения! Запутанные подземные лабиринты, простирающиеся на мили. Монстроподобные твари, готовые в любой момент оторвать твою башку. – После этих слов мне показалось, что незнакомец лишь собирается запугать меня, однако, как же я был тогда не прав. – Развитые технологии, способные сделать из тебя поджаренную котлетку.
«Фу, ну и мерзость!»
Но одна мысль внезапно овладела мной: почему неизвестный все это рассказывал мне? Тем более если все его слова правдивы!
Неизвестного перебил голос другого человека – если они вообще были людьми, а не человекоподобными созданиями! Но он был настолько тих, что я не смог расслышать даже интонацию. Неизвестный, выслушав другого, объявил мне:
– К сожалению, малыш, у меня еще много дел. Да, на базе скучно, но при том случаются форс-мажорные обстоятельства. – Он помолчал. – Но я не хочу, чтобы ты скучал, потому… позволь показать тебе твое будущее.
Настенный громкоговоритель зашипел, затрещал, после чего помещение погрузилось в давящую тишину, какая бывает перед чем-нибудь не очень приятном…
Я был весь внимание, не переводя глаз с затемненного угла.
Послышался скрежет металла о бетон – это клетка с попугаем опускалась на цепи с потолка. Еще недавно безразличный ко всему происходившему попугай заметно начал нервничать, как будто знал, что ожидает его в дальнейшие пару десятков секунд. Он заметался по клетке, распахивая клюв, но не издавая ни звука. Он забегал своими большими золотистыми глазами по комнате, словно искал у голых стен поддержки. Но ничто ему не помогало и не могло помочь, никто ему не помогал и не мог помочь, даже я, человекоподобный кусок дерьма, в который влили какую-то херотень, способную обездвиживать любое живое создание. Любое ли?..