Остаток огня
Шрифт:
– Госпожа обители ждет вас.
Роберт с ужасом смотрел на холодное и темное, что расстилалось перед ним без границ.
– Не бойся, – шепнул ему Акатар, – просто держись за меня и закрой глаза.
Роберт так и поступил. На него пахнуло водой, сыростью, рыбой и почему-то огурцами, потом обволокло ледяным холодом, который тут же превратился во влажное тепло.
Если честно, Роберт был разочарован.
Обманутый магией, он ждал чего-то вроде дворца владычицы морской, владений Нептуна или холмов фейри, однако все они вчетвером стояли во вполне современной просторной квартире, обставленной, правда, в
– Садитесь, – ровно сказал Мирон. – Госпожа сейчас будет.
Некоторое время они сидели в неловком молчании, а потом свет стал гаснуть, светильники словно бы кто-то повернул на одну четверть от полного освещения, в комнате разлился сумрак, потолок стал синим и прозрачным, и на нем зажглись луна и звезды. Только все они были обычными, белыми, ни одной кровавой звезды среди них не затесалось.
Сам Мирон исчез, а когда вернулся, шаги его были чуть тяжелее, чем обычно, потому что на руках он нес женщину с длинными черными волосами.
Роберт опять обманулся в ожиданиях: никаких египетских одежд и украшений на женщине не было, а лицом она походила на врубелевскую Царевну-Лебедь. Если честно, Роберту никогда не нравилась эта лебединая царевна – очень бледная, с огромными больными глазами без дна, которые казались ему больше страшными, чем красивыми. Где-то он читал, что, по одной из версий о девах-лебедях, они были демоницами или вовсе утопленницами, вроде гоголевской панночки. Что-то было с этой царевной не так, да и красоткой ее никто бы не назвал, скорее странная, болезненная, роковая. Роберт знавал таких дамочек: не было в них покоя, только тревога и холод, и чары их были тяжелы, как камень и металл.
Акатар казался совершенно невозмутимым. Он встал с дивана и молча поклонился, но только слегка.
Женщина промолчала и дождалась, пока Мирон опустит ее в груду черных подушек у стены.
А потом все свободное пространство комнаты заполнили ларцы и шкатулки. Из черного дерева, инкрустированные слоновой костью, малахитом, бирюзой и лазуритом, они сами по себе являлись произведениями искусства, но, кроме того, все с горкой были наполнены украшениями и просто отдельными камнями. Это богатство в сумраке испускало холодноватый, потусторонний свет.
– Небетхет платит за то, что желает, – тихим голосом сказала женщина. – Почти все они обладают своей магией и уж точно все – мощные обереги, без обмана.
– Как щедро, – кивнул Акатар.
Щедрость Небетхет его явно не впечатлила.
– Однако широкий жест не возникает на пустом месте, не так ли? Тем более если речь идет о старых богах. Очевидно, я чего-то не знаю о красном камне Жанны Ламотт. Я не слишком мастерски прозреваю прошлое, но вообще не вижу там следа, который вел бы в Секхем или Мендес. Глухо насчет этого, госпожа. Не проложено туда трассы.
– Это правда, камень родом не оттуда, – признал Мирон. –
– Глаз Гора награждает вечной жизнью, и он защищает меня, даже когда он закрыт… – экстатически прошептала женщина и приложила пальцы ко лбу.
Дамочка шпарила цитатами из египетской «Книги мертвых», насколько Роберт помнил источник.
Роберту все ее жесты показались хорошо отрепетированными. Вообще, Небетхет напомнила ему экзальтированную актрису, явную истеричку, из тех, что каждый вздох свой обращают на публику. Такие женщины зубы не могли почистить без театрального жеста. Плакать или улыбаться без зрителей им казалось энергетически затратно.
– То есть, – медленно сказал Акатар, непочтительно сунув в зубы зубочистку, – под луной он будет луной, исцеляя и защищая от недоброжелателей, коих у госпожи, как у всякой женщины, полны-полно, и тайно наблюдать за всем, что происходит вокруг? А под солнцем он станет солнцем, то есть огнем, которое бдит, судит и способно испепелять врагов своих? Неплохой набор функций.
– Именно, – прошелестела Небетхет, расправляя складки своего черного шелкового одеяния. – Ведь Око Гора – это и есть Око Ра, которое передала своему сыну Исида. Она не зря сказала Гору: «Сейчас отдаст он мне очи свои».
– Не будем обсуждать природу уаджет, – поморщился Акатар. – В ваших хрониках заплутаешь и потом не выберешься. Видите ли, мне, в общем, все равно, для каких целей вам нужен камень. Но он обладает большой силой, и очень дурной.
– Магия артефакта способна изменяться под натуру его владельца, – нахмурилась Небетхет, впервые проявив какие-то естественные чувства. – Неужели ты думаешь, Акатар, что магия богов не способна справиться с магией камня?
– Прости меня, Небетхет, – фамильярно возразил Акатар. – Но ты уже давно не в силе. Плохо женщине напоминать о ее возрасте, но несколько тысячелетий – много, и то были не те времена, что питали тебя верой. Да и раньше что было твоими владениями? Сумерки, неплодородные земли да поклонение людей, которые верили в жизнь после смерти. Ты была владычицей загробного мира, пока он существовал в умах людей. Кто теперь в него верит? Теперь за гробом полная тьма, разве что черви в ней копошатся.
– Ты не прав, Акатар, – улыбнулась Небетхет. – Есть и сейчас те, кто возносит мне свои молитвы.
– Ну, есть, есть… Безумные эзотерички, суеверные дамочки, доморощенные маги… Возможно даже, исследователи, ученые, историки. Но так ли их много, давай посмотрим правде в глаза? Капля в океане.
– Ты забываешь о второй моей стороне, – еще шире улыбнулась Небетхет и вдруг переменилась.
Сейчас перед четырьмя мужчинами возлежала обнаженная молодая женщина самых совершенных форм, какие только можно было себе представить. Из одежды на ней осталась только пара золотых лент, обвивавших ее тело. Тело и само теперь казалось золотым – такой густой ровный загар покрывал его. Ресницы ее стали синими, губы – полными и алыми, волосы струились густыми змеями по плечам, а глаза блестели, будто Небетхет выпила очень крепкого вина.