Остаток огня
Шрифт:
Но смеяться он не стал, а растворился в темноте: не исчез, как Мирон, а просто очень быстро ушел, и шаги его были легкими, будто он ничего не весил.
– Что это за магия? Ты сказал: как радиация, но очень красивая. Разве так бывает?
– Бывает, – ответил Акатар, смотря Джозефу вслед. – Это магия ангелов.
Так что Роберт сидел в кофейне, на высоком табурете за стойкой у окна, глазел на дворников, на цветущую сирень, на китайские вывески (в последнее время они множились вокруг в геометрической прогрессии), на острый шпиль лютеранского собора на углу, на паутину проводов и читал с планшета о енохианской магии.
Молодой бариста ему сладко улыбнулся и нарисовал
И теперь ему казалось, что все, что подсовывала ему Сеть о енохианской магии, было сродни этой сладкой и нелепой улыбке.
Придумали эту магию два странных англичанина – астролог Джон Ди и медиум Эдвард Келли. Они всерьез считали, что ангелы избрали их, чтобы передать свое учение. Роберт долго пытался выяснить, в чем же его конечная цель, пока не нашел, что ангелы просто хотели наказать Землю, которая давала людям плоть и этим отдаляла их от Бога, ведь в физическом теле и со своими примитивными нуждами люди были подобны падшим, то есть бесам. Еще имела место теория, что именно Земля – которая сама по себе была Богиней – заставляла людей перевоплощаться в новой жизни и не отпускала к Всеотцу. Поэтому Землю ждал конец, и ангелы способствовали этому через своих последователей.
По ритуалам же это была типичная церемониальная магия.
В общем, все это Роберту показалось полной чушью, большего винегрета из протестантской религии и языческого черного колдовства он не встречал. То, что он видел вчера в исполнении Джозефа, выглядело совсем иначе. Его действия были выстроены так, как будто он твердо знал, как на практике могут применить силу ангелы – и с изяществом использовал ее. Никаких церемоний он при этом не проводил.
Вызов и подчинение различных духов тоже относились к енохианской магии, и это уже было интересно: а что, если на призраков подействовала не столько соляная дробь, сколько заклинание, шепотом произнесенное Джозефом?
Впрочем, изучать то, что Роберт видел воочию, по Википедии было смешно.
Он просто убивал время в ожидании вечера. И как только закат окрасил небо в розовый, точно пролил на него немного вина, как только дома в предвечернем свете показались белыми все до одного, Роберт слез с табурета, запихал планшет в рюкзак и отправился на встречу с тремя волхвами.
Глава 5
Акатар сказал, что встречаются они у сфинксов.
– Ты ведь не раз вещал своим туристам об этих зооморфах, – ухмыльнулся он. – Но поверь, на самом деле ты ничего о них не знаешь.
Роберт и в самом деле вещал «об этих зооморфах» не раз и мог бы связно рассказать о них, даже разбуди его посреди ночи. Впрочем, все, что он о них знал, можно было прочитать в интернете, начиная от Википедии и кончая сайтами краеведов-любителей. Не было секретом, что на берегу Невы вас встречали не копии, а оригиналы из асуанского розового гранита, вырезанные в четырнадцатом веке до нашей эры, стоявшие еще во дворе фиванского храма фараона Аменхотепа Третьего.
Но, если говорить честно, кто об этом помнил? Кто, пробегая мимо в деловой спешке или даже прогуливаясь на свидании, думал о том, что лица сфинксов – приплюснутые, низколобые, с удлиненными глазами, инфантильные, несмотря на ритуальные бородки, – это выщербленный тысячелетиями лик молодого фараона? Прохожие должны были задумываться о тщете людской жизни и бесконечности временной реки, глядя на столь древние статуи, но вместо этого сфинксы служили фоном для вульгарных свадеб людей, заключавших союзы, многие из которых начинали распадаться еще на этапе горького поцелуя. Впрочем, в этом ведь и заключалась суть времени.
Сфинксы были стройней любой невесты,
Око, вспомнил вдруг Роберт, красный бриллиант – это око. Вот только чье? И что оно может видеть? Но око было нужно каждому из ныне живущих, потому что каждый из них стал слепым и даже не заметил этого.
– Ты такая принцесса, Робби, – услышал он за спиной уже знакомый изменчивый голос, то с томным сарказмом тянущий гласные – до высоких придыханий, то резкий, как нож уличной шпаны в боку. – Каждый из семи с половиной миллиардов думает так же, как ты: что он уникален, непохож на других, тонок и умен, а все другие – грубое быдло и непутевые недотепы.
Мирон появился из ниоткуда: он просто стоял у ограды набережной, щурясь на солнце, плывущее за горизонт. Сегодня оно было алым, гуашевым, влажным.
– Мне любопытно, как ты его видишь? Ведь даже я его не вижу… Камень.
– Как самонаводящаяся ракета, – хмуро ответил Роберт.
Мирон доверия не внушал, но на него хотелось смотреть, несмотря на отсутствие правильной красоты: резкие черты, горбатый нос, выдающий семитскую кровь, презрительный рот. Его лицо казалось Роберту знакомым, и он украдкой пялился на Мирона. А потом вдруг узнал.
Этот профиль он видел на обложке музыкального альбома, весьма популярного лет пять назад. Роберт такую музыку не слушал, но вот голос – голос он запомнил, он узнавался сразу. Из всех представителей жанра Роберт узнал бы, пожалуй, только его – по нескольким фразам из открытого окна машины или из-за стены у соседа.
Несколько лет музыкант ушел со всех горизонтов, покинув, в том числе, пост топ-менеджера большого концертного агентства. Помимо всего прочего, ему прочили карьеру телезвезды – он даже снялся в нескольких фильмах, и всем понравилось – и критикам, и зрителям. Но он исчез, несмотря на все заманчивые предложения и блестящие перспективы. Кто-то говорил, что он начал практиковать буддизм, кто-то – что, напротив, вернулся к религии предков и стал верен Торе. Разговоры в разных тусовках не утихали до сих пор, а самые преданные фанаты истово верили, что исчезновение музыканта – лишь затянувшийся творческий перерыв, что их бог вернется внезапно – и обязательно с каким-нибудь сногсшибательным альбомом, который, конечно же, будет лучше всех предыдущих. Эта вера была так же сильна, как и вера тех, кто все знает о бессмертии Элвиса Пресли, Майкла Джексона и Стива Джобса. И когда кто-то писал в блоге, что недавно в ночи мельком видел человека, похожего на кумира, в Сети поднимался птичий гвалт: все говорили, что «они же говорили».
Теперь Роберт начал подозревать, что кто-то и вправду мог видеть «человека, похожего на» именно в ночи и мельком. Потому что Мирон явно обрел способности, которыми раньше не владел.
– А зачем вам камень?
– Робби, не надо слишком много пить вина, если не уверен, отравлено оно или нет…
– Мирон выступает верным рыцарем, – встрял материализовавшийся Акатар, как всегда – над самым ухом, и Роберт отклонил голову. – Я подозреваю, дело все в том, что его возлюбленная нездорова, не так ли? Ведь город давно толком ничего не слышал о ней… Да, Мироша?
– Акатар, уймись, – сказал Джозеф, тоже прибывший к месту встречи. – Мирон, аудиенция одобрена?
Мирон искривился лицом, оглянулся по сторонам и щелкнул пальцами.
Тела сфинксов вдруг налились розовым, стали светиться, пока не сделались прозрачными; потом они оба встали на ноги, перебирая когтистыми лапами, будто коты, завидевшие хозяина после долгой разлуки.
А между ними образовалась широченная каменная лестница, которая вела вниз, в Неву. Впрочем, и Нева уже стала другой, точно не из воды состояла, а из сумерек, в которых еще плавало красное солнце, но уже отражалась и луна.