Оставаться живым

Уэльбек Мишель

Природа

Я не завидую восторженным кретинам, В экстазе млеющим над норками зверей. Природа сумрачна, скучна и нелюдима, Ни символ, ни намек не зашифрован в ней. Приятно за рулем, катя на «мерседесе», Пейзажи созерцать и смену панорам, И скорости менять, и ощущать в процессе, Что реки, горы - всё, весь мир подвластен вам. Скользит под солнцем лес, он тянется в ущелье, В нем древних знаний свод как будто заключен, В нем чары тайные как будто уцелели, Проходит час-другой - и разум усыплен. И вы выходите. Прощай покой. Еще бы! Вы

спотыкаетесь, кругом полно корней, Какой-то дряни, мух и гнусная чащоба, Абсурдный, чуждый мир колючек, змей, камней. Вам хочется туда, где выхлопные газы, Заправки, паркинги и барной стойки блеск. Но поздно. Холодно. Стемнело как-то сразу. Вас в свой жестокий сон затягивает лес.

В отпуске

Время замерло. Жизнь обернулась пробелом. Плитки всюду размечены солнцем, как мелом. Все уснуло, и в послеполуденной дреме Только блики играют при каждом изломе. Воздух давит на плечи, как влажная бездна, Насекомые бьются о стекла дремоты. То ли с жизнью свести окончательно счеты, То ли в секту податься… Да все бесполезно! Как всегда, здесь темнеет примерно с пяти; Доживу до рассвета, без смысла и цели. Сотни ротиков тьмы задрожат еле-еле; День придет, но надежде уже не прийти.

* * *

Чистейший первозданный свет Зажегся в море, как пожар. Жизнь - бремя бесполезных лет, Земля - подумать только!
– шар. На пляже некая семья неторопливо Возилась с барбекю. Они с негромким смехом Готовили еду и открывали пиво. Чтобы попасть на пляж, я ланды все проехал. Легла на водоросли мгла, Урчало море, точно зверь; В душе такая сушь теперь, Ослабло притяженье зла. А те, на берегу, и впрямь знакомы вроде И что-то говорят, друг к другу обратясь. И я принадлежать хотел бы к их породе… Помехи, сбой волны, и резко рвется связь.

* * *

Мягкое подпрыгиванье гор, Трактора урчанье в дымке зыбкой. На руинах развели костер; Жизнь, похоже, все-таки ошибка. Выживать мне стало всё трудней В гуще этих странных организмов: Ходят в сандалетах, ржут,- ей-ей, Скопище нехитрых механизмов. Как запрограммирован уклад - Навсегда - в провинциальных семьях! Круг судьбы до скудости ужат, Счастье в малых дозах, жизнь по схеме. А на кухне блеск и чистота. Что за страсть к вылизыванью кухонь! Пуст и скуп словообмен: нет, да. Мнения соседки ловит ухо.

* * *

Девять вечера, тьма наплывает в окно, Я не в силах кричать, обрывается голос. Начинается отпуск, за окнами морось, Я пытаюсь представить, что мне все равно. Раз в двадцатый опять подхожу к телефону, Не найду, что сказать, но услышать готов, Что мне скажут, и вместо сочувственных слов Раз в двадцатый я слышу гудок монотонный. Я сегодня купил себе хлеба и сыра, Всё в нарезке - случайно не выколешь глаз, И голодную плоть усмиряю тотчас. Воскресенье, свобода, прохладно и сыро. Если кто-нибудь есть на Земле или выше, Тот, кто любит меня,- пусть пришлет мне ответ. А иначе - конец, я уже его вижу, Бритва в воздухе чертит светящийся след.

Ощущение холода

Утро

было светлым, чистым, как кристалл. Ты терять свою свободу не хотела. Ждал тебя, на птиц смотрел и знал: Предстоит страданье, что бы я ни сделал.

* * *

Фальшивой радости прибой, Под вечерок, хотя б на час. Ты не со мной, я не с тобой, Забылся сговор наших глаз. Смерть, разделение - удел Уже ступивших за порог. Неспешное разъятье тел В прекрасный летний вечерок.

* * *

Как перевод небытия, Вокруг меня предметы быта. Никчемным, им под стать и я - Ты не идешь, и жизнь разбита. С самим собой, как с тенью тень, Как с девкой уличной в кровати, Я коротаю ночь и день И так люблю тебя некстати. Субботним днем бреду пешком В толпе, снующей деловито, И все шепчу себе о том, Что жизнь разбита, жизнь разбита.

* * *

Почему никогда нам не быть, Не быть Такими, чтоб нас любить?

* * *

Нить забвения тянется, ткется и ткется Без конца, без начала. Хоть плачь, хоть моли. Жизнь, как белый корабль, закрывающий солнце, Уплывает, скользя в недоступной дали.

Внешний мир

Я смерть внутри себя сквозь эту жизнь пронес, Мне радость подменил невидимый некроз. Частица холода всегда, везде со мной - Живу отшельником в толкучке городской. Порой спущусь купить то пива, то газету И в супермаркете брожу со старичьем, Их взгляд невидящий не скажет ни о чем, Да и с кассиршами калякать - мочи нету! Пусть так, пускай меня считают нездоровым, Мне выпал редкий дар веселье разрушать, Зато могу в тоске, в унынье поддержать И просто в мрачный день - таким же мрачным словом. Мне заменяет одинокая мечта Проигранную жизнь, не ставшую судьбою. Врачи накаркали все то, чего я стою, И то, что стою я, не стоит ни черта! Часы, за мигом миг, пусты, как дырки в сыре, Покуда времена идут во внешнем мире.

* * *

Бесприютная ночь, я бегу от тоски, Не питая надежды дожить до утра. Плотным саваном душит и вяжет жара, И в пустынном подъезде звенят каблуки. На диванчик привычный в квартире ложусь, На подушках лежу, только сон не идет. Грязноватое солнце лениво встает, Поднимаюсь как робот и снова тружусь. Утомительный день, яркий солнечный свет, Кофе чашка за чашкой, до боли в висках, Телу мерзко в рубашке, штанах и носках, Застревают в мозгах заголовки газет; Вот и Дом Инвалидов. У входа в метро Телеса секретарш, инженеров смешки, Словно лай кобелей. Под глазами - мешки. Мы несемся по кругу, где в центре - ничто.

* * *

Желание больше ничего не делать и, главное, не чувствовать ничего, Внезапная потребность умолкнуть, отстраниться ото всего, И, созерцая мирный, красивый Люксембургский сад, Быть старым сенатором, одряхлевшим под грузом наград. И больше ничто - ни дети, ни их кораблики, ни музыка главное,- Не нарушит мою отрешенность, почти атараксию, такую славную, Ни любовь - это главное,- ни страх, ни сердца сжатие… Ах, больше никогда не вспоминать объятия!