Оставшиеся в тени

Оклянский Юрий Михайлович

— Встречался ли Алексей Толстой с братом после революции?

— Да, отец рассказывал об одной такой встрече с Алексеем Николаевичем за границей. Позднее, из Советского Союза, Толстой звал отца вернуться на Родину… В подробностях их отношений не знаю. Когда умер отец, я был студентом и многого из его рассказов сейчас не помню… Нет, из фамильных бумаг мало что осталось. Но я еще раз посмотрю. К тому же в Париже много наших родственников…

— Во Франции к России большой интерес. В нашем университете уже около двух тысяч студентов изучают русский язык… Книги Алексея Толстого у нас знают. В следующий раз я обязательно хочу приехать в Куйбышев, в эту, как она называется… деревню Сосновка…

Слушая медлительную русскую речь Александра Мстиславовича,

я подумал — так сплетаются времена и человеческие пути. Чуть ли не столетие спустя в приезжем французе вдруг ожила и часть истории, которая началась в 1883 году со скандального судебного процесса в Самаре.

* * *

Когда я проезжаю по одной из самых оживленных столичных магистралей и слышу, как радиоголос в троллейбусе привычно называет очередную остановку: «Улица Алексея Толстого», — я мысленно переношусь в стоящий где-то поблизости, на боковой тихой улочке с архитектурой старой Москвы, дом. Многое в — нем сохранено так, как было при жизни Алексея Николаевича. Над его конторкой, за которой писатель обычно стоя работал, среди нескольких снимков висит большая фотография матери начала 80-х годов — красавица в пышном старомодном наряде, с умным лицом и горячими глазами. Он любил этот портрет. И во всех странствиях своей бурной жизни не расставался с ним. Он всегда был там, где писатель обычно держит только самое необходимое, — в его рабочем кабинете. Мать из окошка своей молодости смотрела на сына в часы напряженного труда, раздумий, радостных порывов и трудных решений. Там этот портрет висит и сейчас, как висел всегда.

Повесть о маленьком солдате

(Мук — ее имя)

«Nur der Soldat hat Gl"uck, Muck» [15]

(Бертольт Брехт. Из писем к Маргарет Штеффин).

«Мы ездим в чужие страны, чтобы лучше узнать самих себя».

(Старая истина)

<

15

«Только солдату везет, Мук» (нем.).

empty-line/>

«Дело» о смерти

Однажды в Центральном архиве Союза писателей СССР разбирали дела Иностранной комиссии давних лет.

По роду литературной работы я наведываюсь в архивы. Зашел и в тот день. Как завсегдатая, меня попросили помочь знанием немецкого языка.

Странно представить теперь, но тогда я почти равнодушно взял в руки три тонкие папки из порыжелого картона, которые протянула хранительница архива. Хотя мне и бросилось в глаза помянутое в наружных надписях имя: Б. Брехт.

«Наверное, что-то сугубо официальное, — подумалось мне. — Скорее всего так…»

Я знал здешние архивные порядки. Через Иностранную комиссию Союз писателей осуществляет связи с литературными организациями и лицами многих стран земного шара. Основное содержание ведомственного архива составляют бумаги, касающиеся, что называется, «литературной кухни». Переписка с коллективными партнерами, обмен мнениями по поводу различных симпозиумов, совещаний и съездов, стенограммы заседаний, запросы зарубежных литераторов

по поводу переизданий их книг в СССР, оплаты гонорара и т. п. И хотя среди потерявшей злободневность переписки, сберегаемой в архиве, встречаются подчас автографы с именами первой величины, далеко не все, как говорится, способны возбудить любопытство литературоведа.

Однако извлеченные папки оказались не совсем обычными.

Одна папка называлась: «Переписка с Б. Брехтом. 20 ноября 1940 — 20 июня 1941 гг. На 21 листе».

Две другие — «Переписка Б. Брехта с М. Штеффин…»

— Посмотрите, пожалуйста… В папках со Штеффин все тексты только на немецком. Есть ли связь между материалами этих трех дел? И кто такая М. Штеффин? — сказала Наталья Константиновна Покровская, заведующая архивом. — Она Маргарет Штеффин…

Я начал читать, припоминая одновременно, где же мне встречалось это имя. Оно было явно знакомо. Что-то звучное, отдаленно лирическое, причастное к поэзии. Но где же я слышал эту фамилию — Маргарет Штеффин?

Начальные листы первой папки, содержавшие переписку почти за полтора года, касались проезда в самый канун войны, если употребить стилистику некоторых документов, «видного представителя немецкой литературной эмиграции» Бертольта Брехта с семьей из Финляндии через Советский Союз в Соединенные Штаты.

Как было видно, из-за трудностей получения въездных виз в США поездка эта началась лишь в середине мая 1941 года. Бумаги давали представление об этапах и процедуре оформления дипломатических виз, в которую были вовлечены в качестве посредников советские представительства в США и Иностранная комиссия Союза писателей в Москве. Затем речь шла о железнодорожных и пароходных билетах, о средствах для почти двухнедельного переезда от Ленинграда до Владивостокского порта, о текущих счетах, о возможностях попутного получения гонорара за вышедшие книги в столичных издательствах, о валюте в рублях и долларах и т. п.

Словом, поначалу это было, если выразиться на современный лад, своего рода «выездное дело».

Затем вдруг тема переписки круто менялась. Начинали мелькать слова: «комнаты в отеле», «больница», «Грета», «Маргарет Штеффин-Юуль», «посмертная маска», «теплое гостеприимство», «многолетняя сотрудница и друг»…

И тут меня вдруг осенило, я вспомнил. Ну да, конечно!.. Эту фамилию, Штеффин, я встречал на титульном листе пьесы Б. Брехта «Жизнь Галилея»! Но как-то не вдумывался раньше в смысл пометки, стоявшей под заглавием замечательного творения писателя: «В сотрудничестве с М. Штеффин».

Я погрузился в чтение, мысленно представляя себе тогдашнюю обстановку в Москве. Ведь теперь уже события развертывались в конце мая — июне 1941 года. То был самый-самый канун. Истекали последние дни до нападения фашистской Германии на Советский Союз.

Фабула разыгравшейся жизненной драмы была такой. Ехавшая вместе с Брехтом, в его маленькой семейно-дружеской группе, Маргарет Штеффин заболела по дороге. В тяжелом состоянии ее поместили в московскую клинику.

У Брехта и его семьи были уже билеты на шведский пароход, отплывавший из Владивостока в Соединенные Штаты. Писатель не хотел уезжать. Но между СССР и США в то время не было регулярного пассажирского сообщения. А многие объективные обстоятельства вынуждали к отъезду без промедлений.

До неизбежного отплытия парохода «Анни Йонсон» оставалось около трех недель. И меньше месяца — этого не могли знать люди, чью переписку теперь я читал, — оставалось до того часа, когда новым смыслом зазвучало слово «война».

В эти оставшиеся недели в Москве пытались спасти жизнь Маргарет Штеффин.

Этим были заняты многие люди.

В Союзе писателей СССР основные нити коллективных усилий держал в руках заместитель председателя Иностранной комиссии М. Я. Аплетин (около 15 писем и телеграмм из содержащихся в папке поступили на его имя от Б. Брехта или представляют копии его ответов писателю). Следил за событиями и руководитель Союза писателей А. А. Фадеев (есть копии телеграммы с его подписью и телеграфный ответ Б. Брехта).