Осторожно, треножник!
Шрифт:
Другая распространенная в старые времена корабельная казнь – килевание – тоже не сводилась к примитивному киданию за борт, а опиралась на высокоразвитую технологию.
«[В] “Остров[е] сокровищ” Стивенсона… пираты вспоминают о килевании <…> [Н]аказанного протаскивали под килем… или вдоль киля. Для этого веревка пропускалась под днищем судна <…> К веревке привязывали проштрафившегося, неожиданно бросали его в воду и протаскивали с одного конца до другого <…> Протаскивание… нередко заканчивалось смертью…, практически всегда днище имело слой ракушек и другие острые выступы, которые буквально раздирали кожу человека. Кроме того, надо было быть недюжинным ныряльщиком, чтобы не захлебнуться во время пути под водой, а ведь бывали случаи, когда канат заклинивало <…> На некоторых древнегреческих изображениях можно видеть, как подобным образом
С появлением пароходов технические возможности применения судов в качестве орудий казни расширились. Так, в Крыму, в частности в Евпатории, с приходом большевиков в январе 1918 года производились массовые аресты и казни.
«Обычно… арестованных перевозили с пристани под усиленным конвоем на транспорт “Трувор”… За три-четыре дня было арестовано свыше 800 человек <…> Казни производились сначала только на “Румынии”, а затем и на “Труворе” и происходили по вечерам и ночью на глазах некоторых арестованных <…>
На “Румынии” казнили так:…лиц, приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. Бросали массами и живых, но в этом случае жертве отводили назад руки и связывали их веревками у локтей и кистей. Помимо этого, связывали ноги в нескольких местах, а иногда оттягивали голову за шею веревками назад и привязывали к уже перевязанным рукам и ногам <…> К ногам привязывали “колосники”» ( Фельштинский и Чернявский 2004: 198, 199).
«Казни происходили и на транспорте “Трувор”, причем со слов очевидца…, перед казнью… к открытому люку подходили матросы и по фамилии вызывали на палубу жертву. Вызванного под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных красноармейцев и вели на так называемое “лобное место” (место казни). Тут жертву окружали со всех сторон вооруженные матросы, снимали с жертвы верхнее платье, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезывали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки, и в таком виде жертву бросали в воду. После этого палубу смывали водой и таким образом удаляли следы крови. Казни продолжались всю ночь, и на каждую казнь уходило 15–20 минут. Во время казней с палубы в трюм доносились неистовые крики, и для того, чтобы их заглушить, транспорт “Трувор” пускал в ход машины и как бы уходил от берегов Евпатории в море» ( Фельштинский и Чернявский: 200). [163]
«[В]се арестованные офицеры (всего 46 человек) со связанными руками были выстроены по борту транспорта и один из матросов ногой сбрасывал их в море, где они утонули. Эта зверская расправа была видна с берега, там стояли родственники, дети, жены… Все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись.
Среди офицеров был мой товарищ, полковник Сеславин, семья которого тоже стояла на берегу и молила матросов о пощаде. Его пощадили – когда он, будучи сброшен в воду, не пошел сразу ко дну и взмолился, чтобы его прикончили, один из матросов выстрелил ему в голову <…>
Ужаснее всех погиб штабс-ротмистр Новицкий, которого матросы считали душой восстания в Евпатории. Его, уже сильно раненного, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в топку транспорта “Румыния”» ( Кришевский 1992 [1924]: 107–108).
Характерна как доставка на борт, так и приведение в чувство – в духе бросить , а не сбросить/выбросить . Разнообразны и технические находки, например, топить, привязав к ногам груз.
«В конце зимы – начале весны 1918 г. в газетах шли сообщения о <…> красном терроре в Севастополе, где “революционные” матросы провели массовое уничтожение всех офицеров: излюбленным способом было привязывание к ногам обреченных тяжелых камней и сбрасывание их с кораблей в открытое море – говорили о тысячах стоящих на дне моря трупов» ( Толстая 2006: 116–117).
2 марта 1918 года Бунин в Москве записывал:
«Читал о стоящих на дне моря трупах, – убитые, утопленные офицеры» («Окаянные дни»; Бунин 2000, 8: 86).
Связующим звеном между традиционными жестокостями типа килевания и большевистским насилием 1918 года могли послужить знаменитые массовые утопления в Луаре «контрреволюционеров» (в том числе священников, женщин и детей) в ходе якобинского террора в Нанте (ноябрь 1793 – январь 1794), иногда включавшие издевательские «республиканские/революционные свадьбы», когда подлежавших утоплению с барж предварительно связывали попарно в непристойных позах. [164]
Но вернемся
В партийных распрях
На Черном море в день облавных расправ
Наспех
Жизнию жизнь поправ
Его бросили в мешок молчать!
– «Скорее камень приладь,
Вяжи, брось в воду. Вот так.
Недорогая кладь,
Всего лишь стоит пятак».
На мешке стерлись знаки
Пароходства Сарандинаки.
Многих отправили на «Алмаз»!
В поисках трупа
Медленно хлюпал
Рыскал по дну водолаз…
Я не знаю законов кинетики!
Кого-то подбрасывал вал
Представленье открылось. Он танцевал
– Пожалте билетики! Что цирк?
Вот вам мешок
Внезапный шок
Почти кувырк
Отличный нырок
Фырк
Прыжок
Хлюп
Оглох
Приступом берет уступ
Танец-переполох!
Карабкался
Барахтался
Шарахался
Распахивался
Вытряхивался —
Как стройно и как нелепо!
Вместо оркестра вода
Такого two-step’а
Мне не придумать никогда!
Упал водолаз! Не действует скрепа
Весь мир для него бурда
Сплошная чахартма
Сплошная чахарда!
Сходит с ума!
Танцующему памятнику вот хорошее
Медно-стеклянное подножие!
Он под водой играл в молчанки.
Он голос свой в мешке скрывал.
Как в лучшем баре – парижанки,
Он танцевал!
(Парнах 2000: 78–79)
Примерно такой балет, видимо, ожидался от Пушкина и K°, только без мешка. Мешки – живым!
Пароход как сценическая площадка для революционного разгула был с программным максимализмом использован соратником футуристов Эйзенштейном в «Броненосце Потемкине», где восставшие матросы с многочисленными вариациями убивают и бросают за борт офицеров.
В частности – судового врача, от которого остается только крупным планом качающееся на шнурке пенсне, символ гнилого интеллигентского прошлого.
На этом фоне скорее гуманно выглядит карательное применение парохода Лениным, не понимавшим футуристических вывертов, но придумавшим осенью 1922 года выслать из страны цвет российской интеллигенции на так называемом философском пароходе, точнее, на двух – «Обербургомистре Хакене» и «Пруссии».
Этот акт массового остракизма, примененного философом на троне к своим оппонентам взамен смертной казни, все-таки ближе – как по смыслу, так и по результатам – к выбросить («за границу, чтобы их тут не было»), чем к бросить («чтобы уничтожить»).
Вообще же, пароход никак не является последним словом науки и техники, и, доживи Маяковский до наших дней, он мог бы разделаться с классиками более решительно.
«Сбрасывание с самолета (вертолета). Процедура этой казни очень проста – жертву на достаточно большой высоте выбрасывают из летательного аппарата, и та разбивается при ударе о землю. Эта экзекуция никогда не была внесена в законодательство ни одной страны, скорее, это расправа с целью запугивания. Если жертву сбрасывают в море или в жерла вулканов, то она фактически исчезает бесследно.
Эта казнь применялась на Мадагаскаре в 50-е годы XX века, когда французские колонизаторы так расправлялись с участниками движения Независимости» .
А в новейшем футурологическом исполнении это была бы расправа ХЭЛа, главного компьютера космического корабля в «2001» Стэнли Кубрика (1968), с астронавтом Фрэнком Пулом, выбрасываемым в открытый космос.
3
Но мы забежали слишком далеко вперед. Зададимся лучше вопросом о непосредственном источнике образа, предложенного Маяковским и поддержанного Бурлюком, Крученых и Хлебниковым.
Уже выдвигалась гипотеза, что архаическим прототипом этого образа могло послужить свержение в Днепр языческого идола Перуна князем Владимиром (Безродный 2000) . Но не сказалось ли одно более свежее впечатление? В годы юности авторов «Пощечины…» гремела знакомая и нам сегодня народная песня «Из-за острова на стрежень…». Ее слова были сочинены Д. Садовниковым в 1883 году на основе как раз тогда опубликованной соответствующей легенды и, возможно, под влиянием впервые увидевших свет пушкинских «Песен о Стеньке Разине» (1826), [165] в первой из которых был такой пассаж:
…Как промолвит грозен Стенька Разин:
«Ой ты гой еси, Волга, мать родная!
С глупых лет меня ты воспоила,
В долгу ночь баюкала, качала,
В волновую погоду выносила.
За меня ли молодца не дремала,
Казаков моих добром наделила.
Что ничем еще тебя мы не дарили».
Как вскочил тут грозен Стенька Разин,
Подхватил персидскую царевну,
В волны бросил красную девицу,
Волге-матушке ею поклонился.
(Пушкин 1977: 300)