Остроумие мир. Энциклопедия
Шрифт:
Великий государь считал неблагодарность одним из самых презрительнейших пороков и потому сильно прогневался на просителя, бросил бумагу ему в лицо и грозно сказал:
— Негодный человек! Это ли твоя благодарность твоему добродушному мастеру и благодетелю, который не только тебя обучил, но еще и мне столь усердно одобрял и просил о прибавке жалованья? Никогда я его не отпущу из моей службы, покамест сам он от нее не откажется. А тебе, неблагодарный раб, не скоро еще придется получать прибавку к жалованью.
Потом
* * *
Как-то небогатая вдова одного заслуженного чиновника долго ходила в Коллегию и в Сенат с просьбою о выдаче ей пенсиона за службу ее мужа, но ей всегда отвечали: приди завтра!
Шут Балакирев узнал об этом и на другой же день, нарядив ее в черное платье, нашил на платье бумажные ярлыки с надписью «приди завтра» и в таком наряде поставил ее в сенях, через которые должен был проходить император. Это явление обратило внимание монарха, и он спросил, что это значит.
— Завтра узнаете, ваше величество, — сказал бывший тут же Балакирев.
— Я хочу знать сегодня, а не завтра.
— Невозможно, государь, приди прежде в Сенат да спроси, государь, секретаря, и если он не скажет тебе завтра, так сегодня узнаешь, что это такое.
Император догадался, пошел в присутствие и грозно спросил секретаря, о чем просит женщина в черном платье. Секретарь побледнел и признался, что давно уже ходит эта вдова, но что ему не было времени доложить об ее деле.
Государь приказал отдать вдове все годовое жалованье секретаря.
После этого происшествия ни в Сенате, ни в Коллегии долго не было слышно: приди завтра.
* * *
После взятия Азова армией генерала Громова, в которой сам царь занимал простое офицерское место, Петру приносили поздравления с победой и хвалили его мужество.
— Не я победил, — отвечал царь, — а корабли; но если с малым количеством мы сделали много, что же будет с большим? Поэтому я решился учредить флот из 60 кораблей, который, с Божьей помощью, надеюсь устроить в три года; я сам буду смотреть за работами. На свой счет я построю 10, на счет патриарха — 6, на счет духовенства — 5, на счет бояр — 34 и на средства городов — 5.
Действительно, через три года у русских было 66 кораблей и несколько тысяч пушек, таким образом, начало русского флота было положено в 1696 году, в честь чего и была выбита медаль с надписью: «Что задумал, почитай совершенным».
* * *
Однажды во время похода солдаты у котлов ели кашу. Один из них громко выражал неудовольствие по поводу прогорклости крупы.
— Вот какую кашу дают нам за нашу службу! — говорил он.
Петр проходил в это время мимо, услыхал слова солдата и подошел к котлу.
— Хлеб да соль, товарищи!
— Хлеба кушать милости просим.
Царь
— Каша-то, ребята, хороша, ешьте на здоровье.
Когда государь отошел, другой из солдат заметил роптавшему:
— Слышишь, что говорит государь? Ему не показалась противною каша, а ты ропщешь. Конечно, она немного горьковата, да что делать, в походе нельзя, чтобы все было свежее.
— Правда, брат, мне и самому стыдно стало, как царь-то кашу похвалил, — согласился недовольный.
А Петр между тем отправился искать комиссара, недосмотревшего за свежестью провианта, и сделал ему внушение при помощи традиционной дубинки.
* * *
Петр Великий при подписании приговора, которым решалась судьба людей, принял за правило, что ежели он замарает чернилами или чем-нибудь такой приговор, то это относилось к суду Божию, который, верно, не одобрил его, и тогда приговор уничтожался. Кроме того, чтобы внимательнее рассмотреть дело, он запирался в кабинете и всегда долго раздумывал прежде подписания приговора.
Однажды во время такого размышления над приговором, которым какой-то важный сановник приговаривался к лишению прав, клеймению и ссылке в Сибирь, царский кот, привлеченный царапаньем мышей, прыгнул на стол, опрокинул чернильницу и залил приговор чернилами. Петр тотчас же разорвал его на кусочки, а назавтра объявил вельможе прощение.
* * *
Должность обер-секретаря Сената, приравнивавшаяся в табели о рангах к чину полковника, в материальном отношении была обставлена несравненно лучше многих генеральских должностей, что объяснялось стремлением закона оградить занимающее ее лицо от взяточничества.
Однажды, когда государь ехал в Сенат, он случайно услышал разговор двух своих денщиков, стоящих на запятках. Денщики разговаривали довольно громко, может быть, и не без умысла, об одном из обер-секретарей Сената, слывшего замечательно усердным дельцом и добросовестным человеком.
— Дом-то себе какой выстроил, — говорил один из них, — что твой дворец.
— Мудрено ли? — возразил его товарищ. — Ты бы послушал, что говорят о его взяточничестве: с живого и мертвого шкуру дерет.
Петр виду не показал, что он подслушал их беседу, а, проезжая мимо дома обер-секретаря, объявил, что очень прозяб и хочет заехать погреться. Хозяин был на службе, а жена его крайне смутилась и перепугалась, увидев царя, въехавшего во двор. Петр успокоил ее милостивой и ласковой улыбкой и сказал:
— Не прогневайтесь, хозяюшка, что я заехал к вам обогреться.
Он осмотрел с позволения хозяйки весь дом, все покои и спальню, очень хвалил прочность строения и великолепную мебель. Поблагодарив, он уехал в Сенат, где позвал обер-секретаря и сообщил о своем визите.