Остров Бешенного

Доценко Виктор Николаевич

– Мы же перешли на "ты", - напомнил Савелий.

– А и правда! Сережа, что случилось? Какой-то голос у вас...

– Не похожий на мой...
– закончил за него Савелий.

– Вот именно... Делись!

– И поделюсь!
– с вызовом сказал Савелий.
– Иначе зачем тогда друзья?

И он вкратце рассказал о похищении сына.

– А я-то балагурю с тобой, извини. Представляю, каково у тебя на душе!

– Да, погано...

– Даже и не знаю...
– Позин задумался.
– Восточная мудрость гласит: "Не можешь помочь в беде - не лезь с советами!" Я всецело

придерживаюсь этой золотой мудрости. Советовать ничего не буду, но предложить помощь могу. Есть у меня в Нью-Йорке приятель, с которым мы сидели за соседними партами еще в школе, я зову его Толстым Мариком. Так вот, у этого Толстого Марика, живущего в Нью-Йорке больше двух десятков лет, есть русский ресторанчик на Брайтон-Бич и обширные связи в криминальном мире этого района. Предлагаю с ним встретиться, во всяком случае, попытка не пытка! Если ты согласен, то скажи...

Савелий не стал напоминать Позину, что однажды тот его уже знакомил с Толстым Мариком, и терпеливо выслушал все сказанное.

– Что ж, любое действие все же лучше, чем томящая неизвестность, проговорил Савелий.
– Дни идут, а воз и ныне там. Я согласен! Когда?

– Как когда?
– удивился Позин.
– Да прямо сейчас! Ты на машине?

– Да...

– В таком случае жду тебя у подъезда гостиницы...

– Через двадцать пять минут буду!

– Очень хорошо, жду...

Через час с небольшим они с Савелием уже входили в ресторан "У Дюка". Увидев их, Толстый Марик распростер свои руки-окорока и радостно устремился навстречу, колыхая толстым брюхом.

– Господи, кто же ж может сказать, как мне приятно видеть у себя моих дорогих друзей!
– и тут же хвастливо напомнил, скорее для посетителей, чем для Позина: - Марик всегда платит по счетам! Ты мне помог, и теперь ты кушаешь в моем ресторане совсем бесплатно! Я сказал!

– Погоди, Марик, не суетись, на этот раз мы с приятелем не пить-есть пришли к тебе, а по делу, - серьезно проговорил Позин.
– Где поговорить сможем?

– Ну, если по делу, так это совсем другой разговор.
– Марик сразу изменился, почувствовав себя важной персоной.
– По делу проходите в мой кабинет: там никто не сможет нас услышать.
– Последнюю фразу он проговорил почти шепотом.

Кабинет у него был небольшой, но очень богато обставленный в стиле русского ампира начала девятнадцатого века. Словно подслушав мысли Савелия, подумавшего о том, что, вполне возможно, каждая вещь здесь может быть мечтой антиквара, Толстый Марик, кивнув на шикарную софу, обитую золотой парчой, как бы между прочим заметил:

– На этой софе, вполне возможно, мог быть зачат Николай Второй: она из будуара его любимой мамаши...

– А сейчас Толстый Марик занимается на ней французской любовью с проститутками с Брайтон-Бич, - в тон ему закончил Позин, даже не улыбнувшись.

– Это почему же французской любовью?
– обиделся Толстый Марик именно на это предположение.

– Да потому, дорогой мой однокашник, что ты свое мужское достоинство только в зеркале и наблюдаешь, - усмехнулся Александр, - ты бы хоть спортом каким занялся.

– В чем ты прав, Шура, в том прав, - мгновенно сник Толстый Марик, - ну шо ты можешь взять с такого ленивца,

как я? Кушаю много, двигаюсь мало, вот тебе и жир, - он выразительно похлопал себя по животу, - вот тебе и лишний центнер! Ладно, друзья, давайте не будем говорить о грустном: начните выкладывать свои козырные тузы из рукава.

– Три дня назад у Сереги похитили ребенка, которому еще и года нет!

– Кто похитил?
– машинально спросил Марик.

– Вот мы и пришли просить тебя, чтобы ты поспрошал кого надо, авось что и узнаешь!

– Понял!
– Его мясистое лицо застыло, а толстая шея изменила цвет с красного на малиновый, что свидетельствовало о напряженном мыслительном процессе.
– Где произошло сие непотребство?

– В Центральном парке, - ответил Савелий.

– Понял!
– кивнул тот. Возникла томительная пауза, после которой Толстый Марик почесал складку на мощном затылке, потом поскреб свое огромное колышущееся брюхо, похлопал по нему и бросил: - Посидите здесь: я пришлю официанта, чтобы вы могли заказать что-нибудь. Постараюсь надолго не пропадать...

Они успели выпить по две кружки пива, когда вернулся Толстый Марик. Он пришел не один, а с человеком, одетым точно так же, как одевались работники провинциальных райкомов партии: черный тяжелый габардиновый костюм, накрахмаленная белая сорочка и темный галстук в унылую полоску. Лысая яйцевидная голова, длинный нос на полном лице вполне соответствовали манере одеваться.

– Моня, - торжественно представился незнакомец.

История этого человека, в темных глазах которого, казалось, таилась многовековая скорбь всего еврейского народа, была фантастической даже для жителей славного Брайтон-Бич. Несмотря на свою торжественную и даже несколько печальную внешность, Моня Циперович был человек компанейский, весельчак и великий охотник до женского пола. А кто нет? Он родился и жил в небольшом городе Тернополе, что находится на Украине, где занимал скромную должность заведующего складом. На свою нищенскую зарплату Моня умудрялся содержать трех жен, пятерых детей и еще несколько любовниц.

Он неоднократно находился под следствием, но до суда дело никогда не доходило, ибо хитроумный Моня выдумывал такие мудреные схемы хищения государственной собственности, что туповатые местные сотрудники отдела по борьбе с этими самыми хищениями так никогда и не смогли ничего доказать. Документы у Мони всегда были в полном ажуре и могли служить образцом аккуратности в бухгалтерском деле, ибо человеком он был на редкость педантичным и в делах даже несколько занудным, а главное, не ленивым.

В конце концов Циперовичу надоели постоянные домогательства органов правосудия и доблестной милиции, и он изобрел гениальный ход: примерно раз в полгода он где-нибудь находил клад - то в лесу, то в каком-нибудь заброшенном доме или даже сарае. В этих кладах были всевозможные драгоценности: бриллианты, изумруды, топазы и царские золотые червонцы.

Моня сдавал свои "клады" властям и, как положено по закону, получал свои кровные двадцать пять процентов. А на вопросы приятелей, интересовавшихся, не обидно ли ему отдавать большую часть драгоценностей государству, Моня с неизменной торжественностью философа отвечал: