Остров без сокровищ

Точинов Виктор Павлович

Но как ни был Трелони пьян, кое-что он сообразил… Понял, чей выстрел из кустов смертельно ранил старого Редрута. Сквайру понять это легче остальных, он знает тайную подоплеку событий и догадывается: глупый лисенок перехитрил-таки охотника…

Оттого-то сквайр и рыдает, и целует руки, и просит у Редрута прощения: «Том, – сказал сквайр, – скажи мне, что ты прощаешь меня».

За что прощать? При каноническом прочтении текста это не понять… Стычка, бой, в любого пуля могла угодить…

В нашей версии – не в любого. Пуля была направлена именно в старого егеря. И сквайр,

и Редрут это понимают. Слезливая сцена в блокгаузе полностью подтверждает нашу реконструкцию разговора Трелони с Редрутом.

Но одно несомненно: ответственности за все совершенное в день высадки сквайр нести не может. Не принимал он решений и не руководил их претворением в жизнь. Вердикт: в глупостях и преступлениях того дня сквайр Трелони не повинен.

Разве что за появление в блокгаузе бочки с коньяком отвечает лично сквайр…

Но простим человеку маленькую слабость.

* * *

А насколько капитан Смоллетт отвечает за произошедшее? За пальбу по безоружным матросам, за бессмысленную эвакуацию в крепость, за оружие, корабль и припасы, буквально подаренные Сильверу?

Вопрос интересный. Капитан – человек с железным стержнем, его не согнуть и не сломать. Но гибкости никакой… Не дипломат, короче говоря.

К тому же Смоллетт чересчур уж соблюдал субординацию в отношении сквайра, по крайней мере в начале событий. Например, когда Джим Хокинс ошарашил всех известием о заговоре, Трелони кается и посыпает голову пеплом: «Да, капитан, вы были правы, а я был не прав. Признаю себя ослом и жду ваших распоряжений».

Но Смоллетт распоряжаться не спешит, высказывается осторожно, по-прежнему с оглядкой на осла-сквайра: «Из всего сказанного я сделал кое-какие заключения и, если мистер Трелони позволит, изложу их вам».

Еще позже капитан предлагает вполне разумный план действий:

«Отпустим матросов на берег погулять. Если они поедут все вместе, что же… мы захватим корабль. Если никто из них не поедет, мы запремся в каюте и будем защищаться. Если же поедут лишь некоторые, то, поверьте мне, Сильвер доставит их обратно на корабль послушными, как овечки».

Никто не возражает. Ни сквайр (он в шоке и самоустранился от командования), ни Ливси. Заметим, что ни о какой эвакуации с корабля речь не идет. Ни при каких условиях. Капитан мыслит логично: на шхуне у них все козыри на руках и нет смысла бежать с нее, обрекая себя на оборону в заведомо менее выгодных условиях.

Матросы съезжают на берег, причем оставляют на борту шестерых. Справиться с ними можно, и появляется выбор: либо захватить корабль, либо дождаться, когда Сильвер успокоит горячие головы. Во втором случае опасность немедленного бунта отпадет и можно спокойно выждать удобный момент и расправиться с главарями заговора. Чего уж проще: арестовать ночью вахтенных, затем блокировать спящих и безоружных матросов в кубрике. Выпускать по одному, допрашивать, отделяя честных моряков от пиратов…

Немедленный захват судна – тоже вполне реальный вариант. Слова Ливси о безветрии предназначены для сухопутных читателей. Но Смоллетт-то моряк! Он что, не знал, что вечером непременно задует бриз? Тот и задул, причем

до заката. А команда отпущена на берег до темноты. Вернее, до сигнала, до пушечного выстрела. Если вместо выстрела поднять якорь, кто и что помешает «Испаньоле» уплыть?

Более того – уйти хотя бы от стоянки, унести ноги подальше от высадившихся матросов можно и без ветра! Каким образом, спросите? А отлив на что? В отлив, и мы хорошо это знаем, узкий пролив превращается фактически в реку с быстрым течением. Ну и поднимай якорь, и рули, пока течение несет… Когда до берега будет не треть мили, а две-три, шансы пиратов упадут еще больше: пока они на веслах до «Испаньолы» доплюхают, можно чайку попить, в картишки перекинуться, а уж затем приступать к обороне…

Отлива долго ждать не надо. Отлив, между прочим, начался как раз тогда, когда доктор и его товарищи покидали «Испаньолу».

Но случается странное… Разумный и вполне выполнимый план капитана отчего-то позабыт. Ливси отправляется на разведку и возвращается с бредовой идеей: а оставим-ка мы корабль Сильверу и отправимся-ка сидеть в блокгауз. Там родник есть, прихватим сухарей и свинины дней на десять, перебедуем! Здорово я придумал, правда, друзья?

Трелони не в счет, но что должен был ответить капитан? Наверное, должен был посоветовать Ливси лучше беречь голову от солнца. Перегрелся доктор, солнечный удар схлопотал и неплохо бы ему полежать, отдохнуть… Пилюлю от мигрени скушать.

Но Ливси умудряется как-то продавить свою нелепую идею! Как он сумел?

При помощи сквайра, иначе никак. Смоллетт, на свою беду, слишком привержен соблюдению субординации… А Трелони в таком состоянии, что способен поддержать любую идею. Доктор на него надавил, он и поддержал. Капитан Смоллетт остался в меньшинстве и был вынужден уступить.

Но доктор не перегибает палку. В ялике он вновь уступает командование капитану – лодка перегружена, ей трудно бороться с течением, и моряк Смоллетт лучше понимает, куда рулить в такой ситуации.

Но капитан уже сообразил, кто здесь в настоящий момент главный. Никак не сквайр, полностью отключившийся от происходящего. И Смоллетт отдает приказы сидящему за рулем доктору весьма своеобразно: «Постарайтесь, пожалуйста, и держите прямо против течения. Постарайтесь, сэр, прошу вас…»

Забавно, да? Вот с такими политесами морской волк отдает приказания сухопутной крысе Ливси.

Едва вся компания оказалась на суше, доктор моментально возвращает себе функции командира: «Капитан, – сказал я, – Трелони бьет без промаха, но ружье его хлебнуло воды. Уступите ему свое».

Совсем иной тон, чем у капитана, не правда ли? Никаких «постарайтесь, сэр», «пожалуйста» и «прошу вас». Четкий и недвусмысленный приказ начальника подчиненному.

Пожалуй, хватит примеров и цитат. Уже ясно, кто рулил в тот день не только яликом, но и всей компанией кладоискателей. Кто стал командиром и чей голос был решающим на совете.

Доктор Ливси и никто иной.

Но какая муха укусила доктора на берегу, во время разведки? Отчего он отринул разумный план Смоллетта и буквально продавил свое авантюрное и самоубийственное решение?