Остров Буян
Шрифт:
Стук топоров раздавался теперь совсем близко… Вот насыпь земли, за насыпью ров, а за рвом деревянный сруб, как большая изба… Наступающие остановились, припали за свежую, влажную глину, выброшенную лопатами изо рва, и несколько мгновений никто не решался первым ступить на насыпь. Иванка взглянул на Якуню. Сняв шапку и сунув ее за пазуху, Якуня крестился… Иванка последовал его примеру и сунул шапку за пазуху, но не успел перекреститься, как Якуня скакнул на насыпь и спрыгнул в ров… Иванка – за ним. В этот же миг подоспели
– Кто тут?! Кто там?! – испуганно заорал от острожка задремавший было караульщик.
Он поднял пищаль, но псковский десятник прыгнул к нему и ударил прикладом по голове…
Топоры и пилы внезапно замолкли: строители острожка прислушивались. В наступившей тишине псковитяне, отчаянно торопясь, карабкались изо рва к бревенчатому срубу острожка.
Иванка взобрался первым и подал руку Якуне. Они подскочили к срубу из толстых бревен. Вокруг затрещали выстрелы, раздались крики и стоны…
– Зажигай!
Московские стрельцы, засевшие за недостроенными стенами, старательно били из пищалей, но пальба их почти никому не вредила, и псковичи заняли уже часть деревянных стен, накладывали хворост, стружку, смоленую паклю и зажигали костры под стенами постройки…
Якуня, снискавший себе боевую славу еще в первый день осады, стал неугомонным воякой: он подбегал ближе других к врагу, просовывал ствол пищали через бойницы и бил внутрь острожка. И, как в первый раз, он все время сам себе улыбался.
Псковитяне увлеклись. За дымом от смолы и пакли они не заметили, как со стороны Снетогорского монастыря на них неслась конница, а хворост, казалось, не разжигал, а только коптил толстые свежие бревна.
Якуня схватил у кого-то из рук охапку хвороста и кинулся снова под стену. Он разжег хворост и следил за разгорающимся огнем, пока не увидал, что его товарищи бегут, преследуемые дворянами Хованского. Вот один упал, двое, еще, еще… Тогда, бросив все, он подхватил пищаль и помчался вдогонку своим…
Иванка, убегая, оглянулся… Он увидел, как сквозь кусты мчится Якуня, как, выскочив из-за стен острожка, уже не боясь никого, москвичи палят вдогонку ему из пищалей… Страх за друга, за брата Аленки, остановил Иванку.
– Назад! Якушка отстал! – крикнул он своим и сам повернул навстречу дворянам.
Весь псковский отряд задержался.
– Назад! – крикнул кто-то еще, и десятка два храбрецов побежали вслед за Иванкой обратно.
Не ожидавшие отпора дворяне сдержали коней и столпились в кучку…
Иванка бежал к Якуне. Он понял, что пули московских стрельцов уже не настигнут друга… Якуня уже близко… Как вдруг с поднятой саблей сам голова дворян пустил коня на Якуню.
– Якунька, держись! – крикнул Иванка.
Он видел, как Якуня, спасаясь от всадника, скользнул в овражек и выстрелил. Князь, пораженный пулей, выронил саблю и повалился с седла. Дворяне кинулись мстить
Но внезапно от Любятинского монастыря, где стоял князь Мещерский, к овражку примчалось еще два десятка всадников. Бородатые, в странной и допотопной какой-то сбруе, с палицами и дедовскими мечами, в деревянных и кожаных панцирях, они спешились и ворвались в овражек… Дворяне Путятина, опасаясь задеть их пулями, прекратили пальбу. Как вдруг весь отряд примчавшихся богатырей выскочил из кустарника. Посажав псковских стрельцов на своих коней, они сами вскочили в седла и по двое на каждом коне с другой стороны оврага выскочили ко псковским стенам… Дворяне Путятина опомнились поздно…
Начальником странных воинов, въехавшим в Варламские ворота с молодым раненым псковским стрельцом впереди, оказался Кузя. Остальные были крестьяне новгородских погостов и деревень, разодетые в самодельные доспехи. Кузя, высланный, как и Иванка, из города для возмущения крестьян, спасся от рук Хованского, набрал по уезду крестьян и теперь с ними, вырвавшись из тылов Хованского, отважно вмешался в битву…
Иванка спрыгнул с седла и бережно снял с коня Кузи раненого Якуню. Со псковских стен в это время шла перестрелка с зарвавшейся и подскакавшей к самым воротам дворянской сотней.
Когда Иванка понес на руках Якуню, тот приоткрыл глаза и улыбнулся.
– Горит острожек-то… А Кузька, Кузька-то! Дворя-ни-ин! – сказал он и, скривясь от боли, снова закрыл глаза.
Иванка с Кузей перевязали рану на животе Якуни и бережно перенесли его в сторожку Истомы – нести домой в Завеличье было бы тяжело для раненого…
Груня и бабка с радостью бросились навстречу живому и здоровому Иванке, но, увидев бесчувственного Якуню, они с испугом захлопотали, готовя постель… Якуня не приходил в сознание, и Иванка послал Федю разыскивать кузнеца…
7
Якуня лежал без сознания на скамье. Михайла стоял против него и долго глядел, как бы силясь угадать по лицу, будет ли он в живых. Наконец, оставив его с Аленкой и бабкой Аришей, кузнец вышел на крыльцо, где Иванка шепотом разговаривал с Кузей.
– Спасибо, Кузьма, и тебе, Иван, – тихо сказал кузнец, – за Якуньку спасибо. Сказывают стрельцы – кабы не ты, не видали б, что он отстал, – сказал он Иванке.
– Кузя со своими мужиками выручил нас, – ответил Иванка. – Кабы не они – мы бы все пропали…