Остров (др. перевод)
Шрифт:
Мария высказала вслух то, что у них обеих было на уме:
– Полагаешь, это ребенок Андреаса?
– Не знаю. Честно говоря, мне кажется, что Анна и сама не знает. Но Антонис говорит, что сплетни не утихают. Все, конечно, были рады выпить за будущего малыша, но за спиной Андреаса все перешептываются и гадают.
– Ну, удивляться тут нечему.
Женщины еще немного поговорили на эту тему. Важное семейное событие отодвинуло в сторону все остальное и даже на время отвлекло Марию от мыслей о Киритсисе и его рыцарском поведении неделю назад. А Фотини впервые за много недель вдруг обнаружила, что не слышит от Марии постоянных
– Я должна поскорее рассказать отцу об Анне, – решила Мария. – Преподнесу как лучшую новость в мире и скажу, что Анна слишком плохо себя чувствует и не может его навестить. Это будет почти правдой.
Когда они вернулись на берег, Гиоргис уже выгрузил из лодки все коробки, которые привез, и сидел на стенке под деревом, спокойно покуривая и глядя вдаль.
Хотя он сидел на этом месте тысячу раз, погода и свет, соединяясь вместе, каждый день создавали новую картину. Иногда голые вершины гор, поднимавшихся за Плакой, становились синими, иногда – светло-желтыми, иногда серыми. В этот день, когда над миром повисли низкие тучи, их вообще не было видно. Часть поверхности моря была покрыта волнами от несшегося узким потоком ветра, и это походило на некое течение. Море казалось кипящим, как вода в котле, но на самом деле оставалось ледяным.
Звук женских голосов отвлек Гиоргиса от созерцания, он встал и пошел к лодке. Его дочь прибавила шагу.
– Папа, не спеши! Есть новости. Хорошие новости! – начала она, изо всех сил стараясь придать голосу веселья.
Гиоргис остановился. Единственной хорошей новостью, которую он надеялся когда-либо услышать, стала бы весть о том, что Мария может вернуться домой. Только об этом он и молился.
– У Анны будет маленький! – просто сообщила Мария.
– У Анны? – рассеянно повторил Гиоргис, как будто почти забыл, кто это такая. – У Анны… – повторил он, уставившись в землю.
По правде говоря, он уже больше года не видел старшую дочь. С того самого дня, как Мария начала новую жизнь на Спиналонге, Анна ни разу не приехала к отцу, а поскольку сам Гиоргис стал в доме Вандулакисов персона нон грата, то их контакты вообще прекратились. Поначалу это было для Гиоргиса причиной грусти, но со временем, хотя его отцовская привязанность и не умерла, он начал забывать о своей дочери. Но время от времени гадал, как одни и те же отец и мать могли произвести на свет таких разных девочек, – ведь с самого дня их рождения с ними обращались совершенно одинаково, а вот получились они совершенно разными. Но это было и все, что Гиоргис в последнее время думал об Анне.
– Это хорошо, – наконец откликнулся он, пытаясь найти правильные слова. – И когда?
– Похоже, в августе, – ответила Мария. – Почему бы тебе не написать ей?
– Да, надо будет. Это хороший повод как-то с ней снестись.
Что следовало чувствовать Гиоргису, когда он услышал о скором появлении на свет первого внука? Он видел же, как иные из его друзей приходили в полный восторг, становясь дедушками. Всего год назад его лучший друг Павлос Ангелопулос отпраздновал рождение малыша Фотини импровизированной выпивкой и танцами. Казалось, все население Плаки явилось тогда в бар, чтобы праздновать вместе с ним. Гиоргис не представлял себя в такой же роли, когда появится на свет дитя Анны, но, по крайней мере, это было
Два дня спустя наступил день визита доктора Киритсиса. Когда он отправлялся на Спиналонгу, ему приходилось вставать в пять часов утра. После долгой поездки из Ираклиона последние несколько миль были полны предвкушения горячего крепкого кофе на губах. Он уже издали видел ожидавшую его Марию и в этот день мысленно повторял слова, которые собирался сказать ей. Он как бы видел себя со стороны – говорившего со страстью, с виду спокойно, но внутренне пылая. Но когда Киритсис вышел из лодки и очутился лицом к лицу с прекрасной женщиной, которую любил, он понял, что ему не следует так спешить. Хотя Мария смотрела на него глазами близкого друга, она говорила с Киритсисом голосом пациентки, а он, будучи ее врачом, понял, что его мечты о признании в любви мечтами и остаются. Мечтами. Не стоило и говорить о том, чтобы пересечь барьер, созданный его положением.
Они, как обычно, прошли через туннель, но на этот раз, к облегчению Киритсиса, на другом его конце их не встречала восторженная толпа. На столе в доме Марии, как всегда, стояли чашки, и девушка заранее сварила кофе, сберегая время.
– Люди все продолжают говорить о том, как вы нас спасли, – начала она, снимая с плиты турку с кофе.
– Очень мило с их стороны так меня ценить, но я уверен, скоро они обо всем забудут. Надеюсь также, что те хулиганы больше ничего подобного затевать не станут.
– Ох, думаю, не станут. Фотини мне рассказала, что все разгорелось из-за слуха о каком-то местном мальчике, которого отвезли в Ираклион на обследование по поводу проказы. Ну, тот мальчик и его отец вернулись в прошлые выходные. Они просто заехали на обратном пути к бабушке мальчика в Ханью и там решили задержаться на несколько дней. Мальчик совершенно здоров.
Киритсис, внимательно слушавший Марию, решил держать свои чувства при себе. Все другое было бы неправильным, нарушением этических границ.
– Мы получили кое-какие обнадеживающие результаты, я о новом лекарстве, – заговорил он, меняя тему. – Некоторые пациенты пошли на поправку.
– Знаю, – кивнула Мария. – Один из них – Димитрий Лемониас, я с ним вчера разговаривала. Он говорит, что уже чувствует перемены.
– Ну, в основном они могут быть психологическими, – возразил Киритсис. – То, что их лечат новым препаратом, само по себе поднимает дух пациентов. Доктор Лапакис сейчас составляет список людей, из которых мы выберем новую группу. В будущем, мы надеемся, все на Спиналонге смогут получать новое лекарство.
Киритсису хотелось сказать, что он надеется: Мария тоже окажется в этом списке. Значит, он не зря потратил долгие годы на исследования и испытания, если Мария будет спасена. Ему хотелось сказать, что он любит ее. Но ничего такого он не сказал.
И как бы ни хотелось доктору подольше задержаться в прелестном домике Марии, ему нужно было уходить. Киритсису трудно было представить следующие семь дней, когда он не увидит ее, но он не мог позволить себе расслабиться и понапрасну терять время, потому что его ждали в госпитале. Среды теперь были как луч солнца в темноте напряженной, перегруженной работой недели. Доктор Лапакис и доктор Манакис трудились на пределе своих сил, что заставляло Киритсиса быть еще более пунктуальным.