Остров (др. перевод)
Шрифт:
– Наверное, не стоило мне приходить, – пробормотал Киритсис.
Он хотел сказать, что разбитая чашка послужила знаком того, что не следовало ему нарушать правила профессиональной этики, в которые он так сильно верил. А придя в дом Марии по причине не медицинской, он пересек границу, отделявшую врача от пациента.
– Конечно, вам стоило зайти! Я же сама вас пригласила, и мне было бы неприятно, если бы вы отказались. – Мария выпалила это невольно и куда более горячо, чем хотела бы.
Это удивило не только доктора Киритсиса, но и саму Марию. Теперь они
– Прошу вас, задержитесь немножко, выпейте все-таки кофе.
Глаза Марии так умоляюще смотрели на доктора, что ему ничего не оставалось, как согласиться. Мария достала из сушилки другую чашку и на этот раз, наполнив ее кофе, поставила чашку на стол перед доктором, ради безопасности.
Оба они пили кофе, не говоря ни слова. Иногда в молчании ощущается неловкость, но только не на этот раз. Наконец Мария разрушила чары:
– Я слышала, несколько человек начинают принимать какое-то новое лекарство. Оно поможет?
Ей давно хотелось спросить об этом.
– Оно еще не проверено, Мария, – ответил Киритсис. – Но мы надеемся. У этого лекарства есть некоторые противопоказания, так что на этой стадии нам приходится соблюдать повышенную осторожность.
– И что это за лекарство?
– Оно называется диафенилсульфон, но чаще его называют дапсоном. Оно создано на основе серы и потенциально ядовито. Но суть тут в том, даст ли оно улучшение.
– Значит, это все же не волшебное зелье, – произнесла Мария, стараясь не выдать своего разочарования.
– Боюсь, что нет, – кивнул Киритсис. – Пройдет еще много времени, прежде чем мы поймем, можно ли им кого-то вылечить. Боюсь, даже слишком много.
– Значит, вы сможете еще раз зайти ко мне на кофе?
– Очень на это надеюсь. Вы готовите удивительный кофе.
Доктор Киритсис понимал, что его ответ прозвучал в каком-то смысле бестактно и что он как бы проявил интерес к будущим визитам исключительно из-за качества напитка. А он-то подразумевал нечто совершенно другое.
– Что ж, мне пора идти, – сказал он, пытаясь скрыть смущение. – Спасибо. – С этими словами Киритсис напряженно попрощался и ушел.
А Мария, перемывая чашки и подметая пол, чтобы убрать последние мелкие осколки разбитой чашки, вдруг заметила, что напевает. Она чувствовала нечто такое, что могла описать только как душевную легкость. Мария наслаждалась этим новым ощущением и вопреки всему надеялась, что оно ее не покинет. Весь день Мария словно летала над землей. У нее было множество дел, и каждое из них доставляло ей удовольствие. Закончив наводить порядок, она уложила кувшин с отваром из своих трав в простую корзину и отправилась повидать Элпиду Контомарис.
Пожилая женщина редко запирала двери, и Мария вошла в дом. Элпиду она нашла в постели, бледную, но все же сидевшую, опираясь на подушки.
– Элпида, как ты себя сегодня чувствуешь?
– Вообще-то, намного лучше, – ответила та. – Благодаря тебе.
– Это благодаря природе, а не мне, – поправила ее Мария. – Хочу приготовить тебе еще одну настойку. Пока пей вот это, по чашке через три
Впервые за несколько недель Элпида Контомарис действительно начала чувствовать себя хорошо. Режущие боли в желудке, мучившие ее, похоже, отступали, и Элпида ничуть не сомневалась, что это результат успокоительного действия травных отваров и настоек, которые Мария готовила для нее. И хотя кожа на немолодом лице обвисла, а одежда болталась на Элпиде, как на вешалке, к ней начал возвращаться аппетит, теперь она даже могла представить, что вскоре сможет есть, как обычно.
Убедившись, что Элпида устроена удобно, Мария ушла. Она собиралась вернуться сюда еще и вечером, чтобы проверить, выпила ли ее пациентка следующую порцию лекарства, но пока что ей нужно было зайти еще и в «блок», как называли на острове многоквартирный дом. Он стоял в конце главной улицы и по-прежнему не пользовался популярностью. Стоя на вершине холма, дом выглядел одиноким и заброшенным. Большинство людей предпочитали уют маленьких турецких и итальянских домиков. Близость старых домов друг к другу помогала сохранить чувство общности, которое значило для местных жителей гораздо больше, чем яркие осветительные приборы и современные жалюзи.
В этот день Мария отправилась туда, потому что четыре квартиры стали домом для прокаженных, которые уже не могли заботиться о себе. Поражение их ног привело к ампутации, а руки этих людей, похожие на когтистые скрюченные лапы, не позволяли им справляться даже с самыми простыми домашними делами, лица же у них были уже изуродованы до неузнаваемости. В любой другой ситуации жизнь этих людей стала бы жалкой и предельно несчастной. Даже здесь и сейчас кое-кто из них постоянно пребывал на грани крайнего отчаяния, но усилия Марии и еще нескольких женщин не давали им перешагнуть эту грань.
Тем, что эти люди ценили превыше всего, было их уединение. Для одной молодой женщины, чей нос совершенно провалился в результате болезни, а глаза из-за лицевого паралича всегда оставались открытыми, взгляды колонистов были просто невыносимы. Иногда по ночам она выбиралась из дома и прокрадывалась в церковь, чтобы в одиночестве помолиться перед темными иконами и вдохнуть успокоительный аромат горящих свечей. Но в другое время не выходила, разве только раз в месяц на прием в госпиталь, где доктор Лапакис зарисовывал изменения ее язв и припухлостей и прописывал лекарства, чтобы помочь ее уму и телу одолеть постоянное состояние бодрствования и погрузиться пусть в короткий, но благословенный сон.
Другая женщина, постарше, потеряла одну руку. Такую высокую цену она заплатила за пару сильных ожогов, которые получила всего за несколько месяцев до того, как попала на остров, когда готовила еду для своей семьи. Доктор Лапакис сделал все, что было в его силах, чтобы вылечить эти язвы, но инфекция его опередила, и ему не оставалось ничего другого, как ампутировать руку. Вторая рука этой женщины скрючилась. Она еще кое-как могла удержать вилку, но не в состоянии была справиться с консервной банкой или застегнуть пуговицу.