Остров (др. перевод)
Шрифт:
– Садитесь, Димитрий, – предложил врач. – Для вас есть новости.
Лапакис с сияющим видом наклонился вперед:
– Мы получили разрешение отпустить вас из колонии.
Димитрий молчал, онемение, которое он прежде ощущал в руках, словно бы вернулось, на этот раз поразив язык. Он почти не помнил свою жизнь до Спиналонги. Здесь был его дом, колонисты стали его семьей. Его настоящие родные давным-давно не давали о себе знать, и он понятия не имел, как их теперь найти. Лицо у него было изуродовано с одной стороны, но на острове это не представляло проблемы, – однако во внешнем мире могло привлечь излишнее внимание. Что ему делать, если он уедет отсюда, и кто будет
Сотни вопросов и сомнений вертелись в его уме, и прошло несколько минут, прежде чем Димитрий смог заговорить.
– Я бы предпочел остаться здесь, у меня ведь есть тут дело, – сказал он, глядя на Киритсиса. – Я не могу все бросить и отправиться невесть куда.
Димитрий оказался не одинок в своем нежелании уезжать. Были и другие, кто боялся, что видимые последствия их болезни навсегда останутся с ними и сделают их изгоями, им необходимо было заверение, что они смогут снова войти в жизнь внешнего мира. Они ведь там должны снова стать чем-то вроде подопытных морских свинок.
Но несмотря на опасения этих немногих, это был особый момент в истории острова. Более пятидесяти лет прокаженные приезжали сюда, но никто из них не уехал, поэтому в церкви был отслужен благодарственный молебен, а в кофейне состоялся праздник.
Теодорос Макридакис и Панос Склавунис, афинянин, который организовал на острове кинематограф, стали первыми отъезжающими. Небольшая компания собралась у входа в туннель, чтобы проводить их, а они оба старались сдержать слезы, только им это не удавалось. Самые противоречивые чувства навалились на них, когда они пожимали руки мужчинам и женщинам, бывшим их друзьями и соратниками много лет. Ни тот ни другой не знали, что приготовила им жизнь по другую сторону узкой полоски воды, когда садились в ожидавшую их лодку Гиоргиса, чтобы отправиться из знакомого в неведомое. Они должны были вместе добраться до Ираклиона, где Макридакис хотел попытаться заново связать нити прежней жизни, а Склавунис собирался сесть на корабль до Афин, уже понимая, что его прежняя актерская карьера вряд ли возобновится. Это было невозможно из-за того, как он теперь выглядел. Оба мужчины крепко держали медицинские документы, которые сообщали, что оба они здоровы и не являются носителями бациллы лепры, в ближайшие недели им предстояло то и дело показывать эти карты, чтобы доказать: они официально излечились.
Несколько месяцев спустя Гиоргис привез на Спиналонгу письма от этих двоих. Оба описывали огромные трудности, с которыми им пришлось столкнуться, возвращаясь в общество, рассказывали, что с ними обращались как с отверженными, как с людьми, жившими в колонии прокаженных. Истории звучали совсем не ободряюще, и Пападимитриу, которому были адресованы письма, никому их не показал. Другие пациенты из первой группы тоже вскоре уехали. Все они были родом с Крита, и их радостно встретили родные, все они нашли себе работу.
В течение следующего года люди продолжали выздоравливать. Доктора продолжали тщательно фиксировать все данные начиная со дня первого приема препарата и то, сколько именно месяцев проходило до того, как результаты анализов показывали изменения.
– К концу этого года мы останемся без работы, – язвительно заметил Лапакис.
– Ну, я, вообще-то, думала, что работа здесь станет делом всей моей жизни, – ответила Афина Манакис. – А выходит, что это не так.
К концу весны стало ясно: если не считать нескольких десятков пациентов, плохо отреагировавших на лекарство, и тех немногих, на которых оно вообще не подействовало, остальное население Спиналонги поправится уже к концу лета.
Гиоргис, увезший со Спиналонги первую группу исцелившихся мужчин и женщин, теперь считал дни до того, когда в его лодку снова сядет Мария. Невозможное стало реальностью, но Гиоргис все равно боялся, что могут возникнуть некие препятствия, непредвиденные проблемы, которых никто не ожидал.
Он держал при себе и радость, и тревоги и много раз заставлял себя прикусить язык, когда слышал в баре привычные бестактные подшучивания.
– Ну, уж я-то точно не стану вывешивать флаг в честь их возвращения, – сказал один из рыбаков.
– Ох, да что ты! – откликнулся другой. – Прояви к ним хоть немножко сочувствия!
Но даже те, кто наиболее открыто возмущался соседством колонии прокаженных, с некоторым стыдом вспоминали ту ночь, когда собирались напасть на остров и чуть-чуть не сделали это.
Однажды во второй половине дня в кабинете Лапакиса староста острова и три врача обсуждали, как именно следует обнародовать последние события.
– Мне хочется, чтобы мир знал: мы уезжаем, потому что излечились, – сказал Пападимитриу. – Если люди уезжают отсюда по двое-трое, да еще и стараются сделать это попозже вечером, это создает неверное представление у всех на материке. Почему они крадутся, могут спросить люди. Я хочу, чтобы все знали правду.
– И как ты собираешься это сделать? – тихо поинтересовался Киритсис.
– Думаю, нам следует уехать всем вместе. Я хочу праздника. Я хочу благодарственного молебна и пира на Крите. Не думаю, что это уж слишком.
– Но у нас есть и такие, кто не выздоровел, – напомнила ему Манакис. – Им-то радоваться нечему.
– Те пациенты, которым предстоит длительное лечение, – дипломатически ответил Киритсис, – тоже когда-нибудь покинут остров, мы на это надеемся.
– Как это? – спросил Пападимитриу.
– Я постоянно обращаюсь к властям и жду, что их переведут в госпиталь в Афинах, – ответил Киритсис. – Там им будет предоставлена постоянная забота, да и правительство не станет финансировать Спиналонгу, если здесь останется всего несколько человек.
– В таком случае, – сказал Лапакис, – могу я разрешить больным покинуть остров еще до полного излечения. Думаю, им так будет легче.
В итоге они пришли к полному согласию. Пападимитриу должен был публично заявить о новой свободе, а те, кому еще нужно продолжить лечение, будут осторожно переправлены в госпиталь Святой Варвары в Афинах. Теперь оставалось лишь организовать все как следует. На это понадобится еще несколько недель, но дату установили заранее. Двадцать пятое августа, день святого Тита, святого покровителя всего Крита. И единственным среди всех, кто сожалел о том, что дни Спиналонги как колонии прокаженных сочтены, оказался Киритсис. Он ведь мог никогда больше не увидеть Марию.
Глава 22
1957 год
Точно так же, как в самый обычный год, жители Плаки готовились к празднику в честь дня их святого. Но в этом году все должно было стать иначе. В этом году им предстояло разделить праздник с обитателями Спиналонги, их ближайшими соседями, которые в течение многих лет существовали только в воображении деревенских. Для некоторых это означало, что они будут приветствовать возвращение домой почти забытых друзей, для других это означало столкновение с самыми глубокими предрассудками, попытку справиться с ними. Им ведь предстояло сесть за один стол и разделить пищу с их до сих пор невидимыми соседями.