Остров Невезения
Шрифт:
— Катер под арестом. Стоит в ожидании нашего суда.
— Вы же понимаете, что если им удастся сложить все эти сомнительные объяснения неких нелегалов, которых уже невозможно привлечь к делу, как свидетелей, слепить на основании косвенных доказательств дело и добиться хоть какого-то обвинительного приговора суда, то ваш катер конфискуют?
— Так они к этому всё и подгоняют! Никто на нас прямо пока не указал. У них лишь совпадения с чьими-то показаниями… — возмущённо согласились узники.
— Их задача ясна: как-нибудь обвинить двух глухонемых, непрошенных визитеров из Литвы, конфисковать катер, а самих вас депортировать,
Парни лишь грустно кивали головами, соглашаясь со мной.
— Что вы теряете, если вас признают виновными? — поинтересовался я.
— Этот катер мы купили за двадцать тысяч евро. Ну, ещё и какой-то тюремный срок могут припаять, — совсем грустно ответили парни.
— Из того, что я услышал от вас и прочитал в отписках вашего адвоката, думается мне, что слепят-таки они против вас неказистое дело по обвинению в контрабанде нелегалов. А суд, учитывая, что вы беззащитные, транзитные иностранцы, примет эту «липу» к рассмотрению, и вынесет некий компромиссный приговор. Минимальный, символический срок заключения, конфискация катера, как средства совершения преступления, и депортация вас из страны. Поиметь, и с острова долой!
— Сергей, мы приблизительно так себе и представляем нашу ситуацию. Звучит невесело, но всё же, лучше знать своё реальное положение. Нам бы только поскорей отсюда вырваться. Отец Сергий нам тоже очень помогает, чем может, но что касается нашего дела, он не такой реалист, как ты. Он всё старается утешить нас…
Объявили об окончании времени, отпущенного для общения.
— Ладно, парни, ещё повидаемся, — обещал я, и поспешил к своей камере.
Дежурный, перед тем как запереть нашу камеру, вспомнив о чём-то, обратился ко мне.
— Мистер Иванов, с твоим заказом выдать тебе что-то из личных вещей… — замялся он, подбирая нужное слово.
— Что? Это невозможно?
— Дело в том, что согласно описи, всё указанное тобой в запросе, должно быть здесь. Но, одного пакета с твоими вещами не могут найти…
— Потеряли при переезде из тюрьмы Highdawn? — предположил я.
— Потерять не могли. Скорее всего, просто, по ошибке оставили один пакет с вещами в предыдущей тюрьме. Это легко решается. Они, наверняка, уже связались с той тюрьмой. Те проверят, отыщут и доставят недостающее сюда. Но придётся подождать пару дней. Извини, — закончил надзиратель объяснение, и торопливо захлопнул дверь камеры.
— Проблемы? — поинтересовался Майк.
— Уроды! Не хватало мне ещё, чтобы они растеряли изъятые у меня документы, — ответил я, думая о своём.
Я вспомнил, что в один полиэтиленовый пакет они сложили; записную книжку, все мои документы, (кроме голландского паспорта), банковские карточки, словари, письма и какие-то бумаги. Особенно меня напрягла перспектива утери банковских карточек, одна из которых была дебитной, что позволяло любому легко рассчитываться ею без ПИН кода.
Майк что-то говорил мне о своей подруге, но я едва слышал его. Я запрыгнул на своё спальное место и погрузился в размышления о том, насколько вероятна потеря одного мешка с вещами арестанта, если они всё передают и принимают при переезде, сверяя опись-перечень личных вещей. Этот список вещей находится в моём личном деле, которое следует за мной, пока меня не освободят и не выдадут мне на руки всё, согласно описи. Их система выглядела, как вполне отлаженная машина. Хотя… Мне вспомнились некоторые служащие, которых я наблюдал здесь… Двое-трое идиотов, забавлявшихся с моей теннисной ракеткой и мячами. От таких субъектов Её Величества можно всякого ожидать!
Я соображал, как можно отсюда связаться с банком, чтобы известить их о потере карточки и блокировать её? Позвонить я мог с их тюремного телефона, карточка у меня была. Или с мобильного, если Толя пополнил баланс. Но у меня не было банковского телефонного номера, куда следует звонить в случае утери карточки. Об этом можно попросить отца Джона. Он легко доставит мне все экстренные телефоны Барклиз банка…
Майк понял, что сегодня я чем-то озадачен и не готов к психоанализу его сложных отношений с подругой. Он тактично умолк. А с наступлением темноты, спросил моего позволения выключить свет в камере. Я не возражал. Вскоре он вышел на связь с ней. Я лишь слышал, как он кого-то о чём-то просил; Please, listen to me… Please, trust me… I beg you…
Мне было жаль Майка. Хотелось прервать его тихий, отчаянный скулёж под одеялом, и посоветовать ему, просто послать эту суку и выбросить её из замороченной головы!
Меня бы сейчас положительно отвлекла мобильная связь с Ольгой в России. Было бы здорово обменяться сообщениями. Но её номер хранился в моём мобильном и записной книжке, доступа к ним я не имел.
На следующий день во время прогулки на свежем воздухе я нарезал круги в компании литовцев. Они напомнили мне об отделе образования. Оказалось, они посещают класс английского языка и гончарного творчества. Основной мотивацией посещения школы была плата десяти фунтов в неделю, в которых они остро нуждались для покупки табака. Как я выяснил, уроки английского языка им ничего не дали, а работа с глиной им нравилась. Я обещал вскоре присоединиться к ним и тоже проводить какое-то время с ними в школе.
Во время этой прогулки я увидел итальянца Тони. Наблюдая за ним со стороны, нетрудно было определить, что парень не совсем нормальный. В его поведении легко просматривались признаки заторможенного идиота. Видимо, теперь он пребывал в состоянии депрессии. Возможно, за эти дни его основательно обломали. Он отчаянно искал себе компанию, просил у всех курящих дать ему докурить сигаретку, но его игнорировали. Никто не хотел… играть с ним в бумажные шахматы. Когда ему удавалось подобрать живой окурок и покурить, он оживлялся и тут же начинал хамить. Что-то кому-то покрикивать, неуклюже пытаясь привлечь к себе внимание. Заключённые игнорировали его и брезгливо сторонились. Мне стало жалко обезумевшего итальяшку, совсем заблудившегося на чужом острове. Но мне не хотелось, чтобы он увидел меня и пристал. Мне было о чём поговорить с русскоязычными литовцами.