Остров, одетый в джерси
Шрифт:
Спустя минуту кепка дрогнула и снова двинулась в мою сторону.
— А откуда приехал учиться-то?
— Из России. Из России приехал. Вы только следите за проезжей частью, не поворачивайтесь.
— А чего за ней следить, у нас движение спокойное.
Сказав это, нет-нет, да что же это такое?! Сказав это, он отпустил руль и стал заправлять выбившуюся из-под ремня рубашку.
Гранитные стены должны были немедленно расплющить машину, изломать двери, расколотить стекла.
Между тем ничего ужасного не произошло. Машина как по ниточке катилась посредине дороги и поворачивала
А водитель-то, елки-палки, попался разговорчивый. Но особенно разговориться я ему не давал и умудрялся отвечать на вопросы, когда они только начинали зарождаться под твидовой кепкой.
— А учеба длится…
— Три месяца.
— Семья-то…
— Большая.
— А в России…
— Холодно!
Водитель был большим любителем задушевной автомобильной беседы. Художественное автомобильное слово для него, безусловно, было важной деталью пассажирского извоза. Он, конечно, считал, что душевное слово — лучшее лекарство и лучший воспитатель. А я душил его слово на корню — боролся за свою молодую жизнь. И за его, пожилую, между прочим, тоже.
К счастью водитель не любил разбрасываться словами впустую и бросать их на ветер. Понимая, что его слова ничего для пассажира не значат, он умолк и больше не проронил ни слова.
— Слово — серебро, — наверное, думал водитель. — А молчание, вообще, — золото.
Тем временем стена, загораживающая пейзаж, ожила и превратилась в живую изгородь. Ехать стало повеселее. В какой-то момент изгородь на обочине расступилась. От ствола дороги протянулась новая ветка и нырнула в образовавшийся проем. Мы свернули со ствола и покатили по ветке.
Машина сбавила ход и вдруг нырнула носом, скатилась с горки и, захрапев как лошадь, встала.
За окном виднелся фрагмент какого-то строения. Трудно было сказать, зданию какого типа он принадлежит.
Но я мог сказать совершенно точно, что это не зоопарк.
— А где же зоопарк?
3
Шофер был мною обижен. За такую обиду он мог завезти куда-нибудь в глухое место и… Хотя вряд ли нашлось бы на этом острове место, которое можно было бы назвать «глухим». Здесь все проглядывалось и, если так можно сказать, прослушивалось насквозь.
Кепка повернулась, нацелив козырек прямо на мое сердце.
— А зачем тебе зоопарк?
— Да как же? Учиться!
— А семья-то большая?
Здрасте-приехали! Я понял, что шофер перечеркнул нашу неудавшуюся автомобильную беседу и не отпустит меня, пока она не будет проведена, должным образом. С огоньком. На дружеской ноге.
Темы, интересовавшие шофера, говорили о том, что это человек широкого кругозора. Обстоятельно и подробно мы побеседовали о России, затем об Англии, обсудили международное положение. И, когда все земные темы уже были охвачены, переключились на внеземное. Постепенно шофер стал называть меня «сынком», а я его «отцом».
— Англичане верят в загробную жизнь, сынок. Они считают, что умирает только тело, а душа живет вечно. А что происходит с душой русского?
— Точно не известно, — отвечал я. — Только
«Отец» посмотрел на меня глазами большими от удивления.
— Как куда? Ты что, сынок? Куда просил, туда завез. Поместье Ле Ное, Международный Центр, Обучающий Спасению Редких Видов. Короче — МЦОСРВ.
— МЦОСРВ?
— Куда просил, туда и привез. Идем.
Я вышел из машины и вслед за шофером поднялся по гранитному крыльцу, прошел в белую дверь.
В коридоре полукругом стояли четыре человека. Не понятно было, встречали они нас или им просто так нравилось стоять, полукругом.
Серьезнее и основательнее других стояла в полукруге крупная пожилая женщина. Ее седые волосы были коротко подстрижены и напоминали купальную шапочку, а нос походил на молодую летнюю картошку, На нем, будто всадник на лошади, сидели очки с линзами огромными как экраны телевизора. Но показывали по ним все время одно и то же — громадные голубые глаза с черными зрачками. Зрачки были глубокими, как нефтяные скважины.
Она напоминала сову.
За нею стояла дама помоложе. Стояла не так крепко, видно было, что жизненного опыта у нее поменьше.
Замыкали полукруг два индуса. И кроме национальности, ничего общего между ними не было.
Первый индус был низкорослым, с носом крепким как молоток. Над румяными щеками черными опрокинутыми полумесяцами висели брови. Его телосложение приближалось к сферическому. Вообще же, этот индус удивительно походил на узбека.
Второй индус, надо отметить, тоже был низкорослым. Впрочем, я и не видел никогда ни одного высокого жителя Индии. Глаза его смотрели, кажется, из самой середины головы. Сложно было увидеть их в темных колодцах глазниц и понять их выражение. Насколько первый индус был толст, настолько же этот был худ. На его лице не было никаких щек, губы сразу переходили в скулы. Не понятно, на чем держалась его голова, да и на чем держалась душа в этом теле, тоже было не ясно. Руки и ноги его походили на слабые морковные корешки.
Зато зубы его сияли как тридцать два бриллианта «Кох-и-Нор».
Мы с шофером приблизились к полукругу стоящих и замкнули его, преобразив в круг.
Шофер снял кепку. Но волосы его так точно повторяли очертания головного убора, что, казалось, кепка по-прежнему надета на его голове.
Чтобы нарушить это неуместное сходство, шофер провел ладонью по волосам и сказал.
— Вот, новенький приехал.
Ох, неудобно быть новеньким! Все на тебя смотрят и думают про себя: Оба-на, новенький, приехал!
Но в своих потертых джинсах и в своей потертой джинсовой куртке я, конечно, больше тянул на старенького. И совсем древним был мой рюкзак, болтающийся за плечами.
— Здрасьте!
Женщина-сова сняла очки-телеэкраны, и глаза за ними оказались совсем не большими. Она протерла линзы платком и вернула очки на место. Глаза снова увеличились.
— Как вас зовут?
— Востоков Станислав.
— Он из России, — добавил шофер. — У них там не верят, что у человека есть душа.
— Как это не верят? Да знаете, какая у нашего человека душа? На распашку!