Остров пропавших девушек

Марвуд Алекс

За столом повисает тишина. Его спутники один за другим поворачиваются на нее посмотреть. Когда она видит среди них того ужасного британского консула, у нее сжимается сердце. В дорожной одежде она кажется себе глупой и неряшливой. Герцог оборачивается последним, на его лице ни единой эмоции.

— Мне нужна ваша помощь, — говорит она, смотрит в его сияющие темные глаза, но не видит в них ни малейшей реакции.

— Джанкарло... — тревожно произносит какая-то женщина.

Он лишь поднимает руку, призывая ее замолчать.

За

ее спиной чувствуется какое-то движение. Из мрака выныривают тени. Надо торопиться, времени в обрез.

— Gracioso, я ищу свою дочь. Она пропала в Англии еще в прошлом году и... по моей информации, на этой неделе собиралась на Ла Кастеллану. Я пыталась снова и снова, но ваша полиция помогать мне не хочет, а этот человек, — с этими словами она показывает пальцем на Бенедикта Герберта, — знать ничего не желает.

— Миссис Хэнсон, — начинает Герберт, но она лишь поднимает руку, в точности как до этого ее добыча.

— Gracioso, — продолжает она, — прошу вас. Я понимаю, что сейчас не время, но не знаю, будет ли вообще подходящее время. Могу я повидаться с вами, скажем, завтра, когда у вас будет возможность уделить мне минутку? Умоляю вас. Одно ваше слово, и все будет совсем иначе...

Его темные глаза смотрят поверх нее, и он едва заметно кивает. Ее хватают за руки и оттаскивают назад.

— Умоляю вас! — кричит она уже громче, чтобы ее услышали. — Вы должны помочь мне, сэр! Ей всего семнадцать. Я знаю, вы можете помочь. Стоит вам...

Ее бицепсы клещами сжимают чужие руки. Робин отчаянно упирается, но ее все равно волокут назад. Из ее рук выскальзывает бокал, падает на выложенную камнями площадку и разбивается вдребезги, забрызгивая ледяными каплями ее ноги.

— Умоляю! — опять кричит она.

Герцог поворачивается и смотрит на море.

— Graci-ОH-so! — произносит своим писклявым голосом Бенедикт Герберт, пока вышибалы тащат ее к выходу, и ее голова наполняется глумливым смехом гостей.

[25] Ортопедические сандалии.

35

Мерседес

— Давай, делай, как тебе велено.

Мерседес на лестнице застывает как вкопанная. «Эта работа. Эта жизнь. Я больше не могу. Я не вынесу».

Шлепок. Такой громкий, вряд ли по лицу. Оставлять следы они не любят — скорее всего потому, что это неуважение по отношению к ее следующему клиенту.

Уже недолго, Мерседес. Уже недолго. Через пару дней ты всех их прижмешь к ногтю.

— Да давай же, сучка. Вставай на колени. Вот так хорошо.

Он что, не мог закрыть окно? Боже праведный, знает ведь, что их могут услышать.

Знает и поэтому не закрывает.

«А-а-а-а», — триумфальный стон мужского удовлетворения.

Все эти милые девочки. Им бы в школе учиться, познавать мир и собственные

сердца. Какую же боль им пришлось познать, что они сделали такой выбор, что за блестящие побрякушки, которые им предлагает Татьяна, они убивают на корню свою способность любить.

— Вот так... — рокочет голос.

Мерседес никогда не смотрела порнографию, но совершенно уверена, что манера речи позаимствована из соответствующего сценария.

— А-а-а, да, да, грязная сучка...

Еще один шлепок.

— Да, да, до конца. До самого, твою мать... а-а-а.

Она зажимает уши, не в состоянии больше это слушать, и сбегает вниз по лестнице с чистыми полотенцами для кухни.

Ханна сидит у принца на коленях и щекочет ему ухо. Сам он вместе с остальной компанией заходит на новый круг из бренди и сигар, не обращая на нее никакого внимания. Татьяна своими бледно-розовыми ноготками поглаживает руку Джейсона Петтита, пока тот раболепно хихикает над шутками принца. Вей-Чень с Сарой, на данный момент никем не востребованные, сели на краю бассейна, задрав юбки, и лениво болтают в воде ногами. На лицах — полная безучастность, будто выключились.

А в мягком кресле, способном запросто уместить двух человек, восседает Мэтью Мид, довольный как жаба, поймавшая муху. Годы его не состарили, но и жира за это время меньше не стало — он только сполз вниз под воздействием гравитации. Теперь он ходит с тростью, так как из-за собственного веса то и дело кренится в сторону и легко может перевернуться. А если падает, напоминает жука, и встать может разве что при помощи двух крепких мужчин. Но, несмотря на это, по-прежнему держит у кровати серебристую коробочку с голубыми таблетками, ведь человек с такими аппетитами, как у Мэтью, не станет себе в чем-то отказывать.

Мерседес ставит поднос и разносит крохотные чашечки турецкого кофе. «Я невидимка, — опять думает она. — Женщина-невидимка. Даже Татьяна, и та в действительности меня не замечает. Вспомнит, что я была здесь, только когда я уйду».

Оно и к лучшему.

— ...он никогда не получил бы «Оскар», если бы не отсосал у членов комитета, — говорит Джейсон Петтит, когда она ставит перед ним его чашку.

Времени прошло совсем не много, а он уже вновь превратился в брюзгу. «Человек в принципе не может долго скрывать свое истинное „я“», — думает Мерседес.

— Разве Брюс не входил в комитет в этом году? — спрашивает Татьяна, все поднимают глаза на балкон и смеются.

— Думаю, он бы подтвердил, — говорит на это Мэтью, — что ему наплевать, кто сосет, лишь бы старательно.

Раздается новый раскат хохота.

Так или иначе, но они только об этом и говорят. О деньгах и сексе, о сексе и деньгах. Если бы читатели глянцевых журналов только знали, что это за публика. Когда она сквозь ресницы смотрит на принца, то гадает, были ли давно разрушенные королевские дворы Европы такими же.