Остров сокровищ
Шрифт:
– Дима, подожди! – продолжал Полковник жалобным голосом. – Ну посмотри на меня. Посмотри, как дрожат мои руки. И я не могу их остановить! Дима, я многое в жизни повидал… я видел, как черномазые едят людей… да, чего греха таить? Я и сам пробовал человечинку… а уж скольких я отправил на тот свет – не пересчитать! И когда я трезв – они приходят ко мне. Нехристи… все эти ужасы… я и сейчас вижу Старого Али – вон там, в углу, у тебя за спиной, Дима. Ну ма-а-аленькую рюмочку. Совсем маленькую! Я заплачу тебе! Камни! Бриллианты, рубины, сапфиры – столько, сколько
– Хрен с тобой, – сдался я. – Только камни… оставь – тебе на похороны пригодятся.
Я принес бутылку водки, которую больной ополовинил прямо из горла. Теперь Полковник заметно порозовел, глаза заблестели, а дыхание успокоилось. Нащупав пачку сигарет и зажигалку, он задымил. Некоторое время военный молча курил, а я боялся уйти – как бы он не заснул с сигаретой и не спалил всего "Адмирала Казакевича".
– Ты видел сегодня этого человека? – спросил, наконец, Сан Саныч.
– Дядю Степу?
– Да, его! Это редкостная скотина. Таких, как он, нужно к стенке ставить без суда и следствия! Но, те, кто послали его – еще хуже. Это бездельники, которые промотали все, что у них было. Теперь они зарятся на мое. На мое, Дима! На то, что мне завещано самим… да, ладно, чего это я? Я их снова обставлю! Обведу вокруг пальца, как щенков! Сейчас немного полежу, очухаюсь и свалю. В такую жопу свалю, что меня там и тараканы не найдут!
Полковник снова замолчал. При этом он бледнел прямо на глазах, а на лбу выступила испарина.
– Чертов доктор доконал меня… – произнес постоялец. – В голове шумит. Слушай меня, Димон. Если у меня не получится свалить раньше, чем появится кто-то из них, знай – они охотятся за пакетом. Там, в бауле… тогда хватай ноги в руки и дуй к этому проклятому докторишке. К участковому не ходи – он жидковат. Но у этого доктора есть яйца. Пусть он тогда собирает всех… всех, кого найдет, всех, кого сможет собрать – и дует сюда. И накроет всю шайку. Димыч, я богат! Я так богат, что ты и не можешь себе представить! Эти ваши Абрамович с Березовским передо мной никто! Я один знаю, где Колян все спрятал. Он умер на моих руках там, в той проклятой пустыне… точно так, как сейчас умираю я. И он завещал все мне. Только мне! До последней копейки! И я все разделю с тобой, по-братски. Зуб даю!
Голос его слабел. Полковник начал заговариваться, повторяя одно и то же. Вскоре он отключился. Я уж забеспокоился, как бы наш гость не склеил ласты, но нет – его грудь вздымалась и отпускалась. Живой пока.
Я оправился спать. Это была самая беспокойная ночь в моей жизни. Я ворочался и постоянно просыпался. Чудился то скрип половиц, то чьи-то голоса. Посередь ночи я сообразил, что забыл пистолет за барной стойкой, и спустился за ним.
Ночь была безоблачная и необычайно лунная. Мне даже не потребовалось включать свет, чтобы дойти до стойки и найти "Стечкина". Голова трещала от выпитого и я решил сделать пару глотков холодной минералки. Стоя у холодильника, жадно глотая леденящую влагу, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся достаточно быстро, чтобы
Тяжесть пистолета в руке совершенно не успокаивала. Некоторое время я стоял, размышляя, стоит ли сходить и проверить – есть там кто, или почудилось. Но сообразил, что во всех ужастиках героя съедают именно тогда, когда он идет и проверяет – есть ли там кто, или нет. Как правило, оказывается – есть. Внутри "Адмирала Казакевича" все же спокойнее. А если кто-то вздумает ломиться – я успею десять раз услышать. И я отправился к себе. Сон не шел до самого утра, но на рассвете меня срубило и я продрых до самого обеда.
А когда я спустился вниз – Полковник, как ни в чем ни бывало, уже сидел за столом и обедал. Правда, без пива. Впрочем, сегодня он поприветствовал меня, подняв вилку и слегка кивнув, что уже было далеко не обычным делом.
Размышляя о том, что вчера мне почудилось, а что нет, и сколько правды, а сколько бреда было в словах больного вчера, я сварил себе кофе и вышел на крыльцо. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из причалившего к пристани катера сходит человек. Вернее, не человек, а женщина.
Я так и застыл с кружкой в руке. И было, от чего! Женщина с совершенно потрясающей, подтянутой фигурой, но вместе с тем – с хорошими, широкими бедрами и грудью размера больше среднего. С длинными черными волосами и в круглых темных очках. Но было в ее внешности еще одна примечательная особенность – она была черной! Да-да, самая настоящая негритянка! Ну, может – мулатка…
У нас тут, на Дальнем Востоке, к иностранцам привычные – японцев, китайцев, корейцев и вьетнамцев полно. Да что там! У меня у самого фамилия Хо – китайская или корейская, с уверенностью могут сказать лишь мои предки, но в таком далеком колене, что спросить уже не у кого. Но негритянку так близко я видел впервой. Тем более – такую!
Женщина… я говорю "женщина" потому что было понятно, что она уже далеко не девочка, лет ей было не меньше тридцати, а то и тридцати пяти. Конечно, слабый пол мастерски скрывает свой возраст, но у меня-то глаз в этом деле наметан… так вот – женщина с грацией дикой кошки поднялась по ступенькам, приблизилась ко мне почти вплотную, улыбнулась ослепительной белоснежной улыбкой, особенно контрастирующей с цветом кожи, и одарила взглядом своих карих глаз поверх очков.
– Бьянка, – представилась она, протянув ладонь.
– Дима.. а-а-а!
Она вывернула мою руку, заставив припасть на колено. Кружка, расплескав остатки кофе, с жалобным звоном разбилась, повстречавшись с досками крыльца.
– А теперь веди меня к этому вашему Полковнику, – прошептала женщина мне на ухо, обдав жаром своего дыхания.
– Ах ты, стерва! – прошипел я, пытаясь высвободиться.
– Живо! – негритянка заломила руку еще сильнее.
Деваться было некуда. Согнутый пополам, с высоко торчащей вывернутой рукой, я прошел в гостиницу, ведя ее за собой. Хорошо, идти было недалеко.