Остров живых
Шрифт:
Капитан тут же отзывается:
– Не переживай так. Там в магазине справа стоял здоровенный огнетушитель на тележке с колесиками. Точно помню. Этот магазинчик поджигали пару раз, вот хозяин и разошелся. Я тебя прикрою туда и оттуда, – заявляет капитан с верхотуры.
Я опять сомневаюсь, стоит ли переводить ответ нашего снайпера. Но Ремер отвечает, что он на этот раз все понял, однако не вполне согласен со сказанным в запале и раздражении. Прикрывать он все же будет, чисто на всякий случай.
– Ххоохх! – раздается из моей рации.
– Ох, чертей тебе струганых в
– Земеля наш морфа засек, – перевожу я.
– Я слышу, – отзывается из рации раненого Ремер. – Где морф, не вижу!
– Хайееху, ха хехе хеех!
– Скажи – наверху, по стене ползет!
Тут же доносится пальба – несколько одиночных, потом очередь.
– Хихех хахехху! – удовлетворенно заявляет снайпер.
– Пипец котенку! – уверенно перевожу.
– Это я понял, – отзывается раненый.
Чем дальше, тем больше. Мне это напоминает допрос умирающего албанца в старой, но прекрасной кинокомедии «Великолепный» с Бельмондо в главной роли. Тем более что мы все тут сидящие покашливаем все-таки.
Тимур ухитряется набрать воду из бачка в кепи. Луч фонарика показывает, что она бурая из-за взбаламученной ржавчины. Пытаюсь протестовать, но раненый с видимым наслаждением длинными глотками высасывает всю это бурду.
– Слышь, медицина, не переживай, железо в организме полезно.
– Ага, типа, штыка в заднице! – огрызаюсь в ответ.
– Не, медицина, штык в заднице – это передоз.
Рация опять оживает.
– Хиххеххай! Ыху! – выдает где-то рядом шляющийся снайпер.
– Прикрывай, иду… – перевожу я.
– Идет, прикрывай! – повторяет лежащий на полу боец.
Начинают бахать одиночные сверху. Потом вроде сквозь треск огня слышу поблизости лязгающие щелчки – вот спорить готов, что это ПБ работает. Стрельба сверху заканчивается.
– Я пустой, – говорит голос Ремера.
– Хоч хаехиххь! – отзывается Ильяс. Дышит тяжело, как загнанная лошадь.
– Слышу, понял. Не согласен, но все равно пустой, – отвечает капитан.
Спохватываюсь, начинаю суетиться, прошу Тимура дозарядить магазин к ТТ, себе расстегиваю кобуру, прикидываю, как тащить раненых. Из прихожей уже доносится достаточно мощное шипение.
Потом голос Ильяса – и в рации, и за дверью выдает дуэтом:
– Хыхо ха хыхоох!
Жар за открытой дверью такой, что сразу же начинает вонять паленой шерстью, и волосы трещат. Чуть не ползком премся по расплавленному вонючему линолеуму, который липнет к одежде и жжется. Раненого с накрытым мокрой рыжей марлей лицом сначала пытаемся тащить аккуратно, но потом просто волокем абы как, тем более что в узком и тесном коридоре приходится еще и огибать здоровенный красный баллон огнетушителя на колесиках. На лестнице вроде бы чуть похолоднее, но не намного. Раненый без сознания, не вышло у нас аккуратно его по коридору протащить. Ну ладно, только оставить его одного нельзя: в дверь подъезда уже лезет зомби – толстая рыхлая неповоротливая тетка.
– Давай, держи дверь! Не забывай патроны подзаряжать! Я за вторым!
Тимур кивает, дескать, понял. Стреляет.
Ильяс уже откатился
Продолжает поливать струей ледяной углекислоты перед собой и, очень похоже, – собирается вон из квартиры. Но там второй раненый. Снайпер весьма выразительно говорит о перспективах Молчуна, но я прошу обдать меня струей – холодом припекает не хуже, чем огнем, и по-пластунски сигаю до сортира. Фонарик дохнет очень не вовремя, теряю секунды, выдергивая свой брелок, и вижу, что зря корячился – раненый в ванне помер. На всякий случай проверяю, как положено, вижу, что да, все.
Подхватываю с пола забытый автомат эвакуированного, напяливаю на скурчавившиеся от жара волосы мокрую кепку с остатками жижи, которая тут же течет за шиворот, потом выдергиваю из-под сидящего в ванной куртку – и он, словно разбуженный этим, начинает ворочаться. Закидываю всякие мелочи в распахнутую сумку, не теряя обратившегося из вида, кое-как прилаживаю на себя его полупустую разгрузку.
Ну со связанными руками-ногами ему встать непросто будет. Черт с ним, не мешает. Куртку на голову – и в жаровню. Я ощущаю себя почти курицей гриль, даже через ботинки печет, хотя Ильяс честно поливает и по мне шипящей белой струей, да и ползу я совсем понизу, где не так жарко все же.
– Умер!
– Хахахиий хе хуххаху!
– Все, все понял, долой отсюда!
С огромным облегчением закрываем дверь на площадку. Уфф!
– Теперь куда?
Молодой снова начинает стрелять. Волнуется, лепит по три патрона подряд.
Ильяс задумывается. Вблизи его физиономия выглядит жутковато – он успел осунуться за это время, глаза провалились, скулы вылезли, нос и губы разбиты и густо окровавлены, вспухли как у негра, рот страдальчески полуоткрыт. И я успеваю отметить, что двух передних нижних зубов у него и в помине нет, а верхние поломаны, и из одного красной короткой ниточкой висит голый нерв…
– Хаххооны хесь?
– Рожок. И к пистолету.
Удивленно смотрит.
– Разгрузка сгорела.
Качает головой. Ну если не вся укоризна мира, то добрая половина вместилась. Тычет пальцем в сторону, не то автобус имеет в виду, не то другой подъезд. Ладно, мое дело – раненого тащить. Ильяс тем временем бесцеремонно отщелкивает от моего автомата магазин, забирает его себе, потом выдергивает из обвисшей на спущенном, словно у дембеля, ремне кобуры тяжеленький пистолетный магазин. Мне сует свой пустой.
Тимур снова стреляет и уже не делает долгих перерывов. Света становится меньше, видно, «буханка» догорает.
Паршиво то, что настроение погибельное. Это самое гнусное. Моральная настроенность – великая вещь. Мы же выглядим как солдаты разгромленной армии.
Нет, я, конечно, признаю, что мы, собственно, из задницы выбрались, только вот находимся в соответствующем после покидания этой части тела виде. И я себя ловлю на мысли, что нам не справиться с зомби. Их небось у «буханки» собралась толпа; налюбуются – попрут к нам. А у нас насчет патронов ноль да хрен вдоль. И не пойму, почему не прибыла кавалерия из-за холмов. Скажем, наша охотничья команда на бронетехнике с флагами.