Остров
Шрифт:
— Именно. Я же тебе говорю, что это воспроизводство, а не любовь.
Они подъехали к украшенному колоннами портику дома и спешились. На пороге показался высокий улыбчивый тарал — смотритель Дома Воспроизводства.
— Доброе утро, господин Титан. Доброе утро, господин…
— Титан, — помог замявшемуся таралу Русий.
— Титан, — послушно повторил смотритель.
— Как дела, Темсе?
— Превосходно. Господа располагают временем? Может быть, стакан вина — затараторил смотритель.
— Нет, спасибо — ответил Русий — С утра не пью.
Тарал сладко облизнулся.
— На любой вкус. Превосходные девочки! Вам сколько? По одной? Две? Три?
— Три? — удивился Русий. Засмеялся. — Неужели находятся такие гиганты?
— О да! Господин Титан Начальник Города заказывает за раз и четыре и пять. Правда, мало кто из них потом забеременивает.
— Я сделаю ему замечание.
— Не надо, господин Титан! Прошу вас! — забеспокоился Темсе — Мне попадет.
— Не бойся. Я сделаю так, чтобы не попало. А теперь поспеши. У нас мало времени.
— Прошу господ.
Он отвел Эмансера в комнату свиданий и, заговорщицки подмигивая, спросил:
— Маленькую? Повыше? Господину Титану нравятся зеленые глаза или карие?
Эмансер покраснел.
— Любую.
— Понял.
Темсе исчез. Эмансер сбросил плащ и улегся на широкую удобную постель…
Спустя полчаса кемтянин оправил хитон и, скрывая какое-то гаденькое чувство, вроде смешанного с липкой грязью смущения, вышел. Русий уже ждал его, сидя с сигаретой в руках на парапете около входа. При виде Эмансера он усмехнулся.
— Долговато. Понравилось?
— Скотство! — выдохнул Эмансер — Мне подсунули девчонку, почти ребенка! Почему ты не предупредил меня об этом?
— А ты предпочел бы заниматься любовью со старухой? Ладно, — видя что лицо кемтянина принимает злобное выражение, усмехнулся Русий, — не злись. Возраст тоже критерий целесообразности процесса. В этом возрасте они наиболее приспособлены к деторождению. Здоровые дети, хорошая генетика, малая смертность. Когда они становятся старше, показатели ухудшаются.
Сказано это было столь равнодушным тоном, словно речь шла не о людях. А впрочем, так оно и было. В душе Эмансера поднялась волна ярости, и он едва не ударил Русия, но побоялся. Вместо этого он выкрикнул:
— Неужели ты никогда не знал любви?!
Русий выпустил клуб дыма и задумчиво ответил:
— Знал. Но пойми, наша жизнь так длинна… А любовь, настоящая любовь приходит один, может быть, два раза в жизни. Одну я испытал лет восемьсот назад. Хотя вряд ли это была любовь. Но это было чувство. Сильное чувство… А впрочем — Русий с силой потер скулу, словно выгадывая время для раздумья — может, это и не было чувством, а так, баловство. Не помню. Все-таки восемьсот лет! Но я жду ее, любовь. Первую или вторую… Может быть, она придет через сто лет, может быть — через тысячу, а может — завтра. Любовь — лишь бесконечно короткий штрих в длинной череде дней и столетий. Лишь штрих!
Заржал, напоминая о себе, конь.
— Поехали! — велел Русий. Он прыгнул в седло и помчался по петляющей
Эмансер пустил лошадь шагом. Он ехал и думал: «Тысячелетия и штрих. Многовековая череда столетий, стремительных и ползущих, и один миг. Миг, именуемый любовью. День, месяц, год… Штрих!» И ему стало бесконечно жаль атлантов.
Минуло девятнадцать лун со дня нападения войска кечуа на Общину сыновей Солнца. Жизнь в Городе вернулась в нормальное русло. Анко-Руй, назначенный начальником стражи Дворца, быстро рассортировал пленных кечуан и бросил их на ремонт разрушенных зданий и дорог. Тысячами рук Город стремительно зализал раны и стал еще сильнее и прекраснее, чем до нашествия. Его окружила высокая крепостная стена, у Пума-Пунку встал мощный военный флот.
Был праздник Солнца. Огромный изысканный стол в Золотой Зале. Мясо карибу и диких ланей, нежнейшие фрукты, свежая рыба с берегов Соленого моря, икра, изысканные вина…
За столом сидело человек шестьдесят: атланты, столичные вельможи; военачальники, наместники городов. Тут же вертелся незаменимый Анко-Руй. Много ели, еще больше пили, произносили выспренные тосты.
Вот встал, поднимая бокал, наместник города Куучак.
— Великий Правитель, дозволь мне поднять бокал за воинов, не вернувшихся с войны!
Тост был двусмысленным, но Инкий милостиво кивнул и чуть отпил из золотой чаши. Но вдруг брови его нахмурились. Вдруг он что-то вспомнил, и узкая, едва заметная морщинка пересекла его лоб до самого конца пира.
Когда гости уже расходились, он поманил к себе Анко-Руя и шепнул ему:
— Приведи ко мне наместника Куучака.
Начальник дворцовой стражи научился хорошо разбираться в интонациях своего повелителя, и поэтому наместника не привели, а притащили. Слегка помятого, с разбитой губой. Два огромных стражника вволокли его в покои Рыжебородого Титана и, дружно разжав руки, уронили на пол. Наместник пал на колени и, пришепетывая, запричитал:
— О Повелитель, чем твой усердный слуга мог прогневить тебя?
Инкий ответил не сразу. Он начал издалека.
— Знаешь, у людей есть свойство — забывать…
— Знаю — пролепетал ничего не понимающий наместник. Инкий не отреагировал — вопрос был риторический.
— Да, людям свойственно забывать. Особенно, когда голова занята работой, а руки — мечом. Особенно, когда твой дом лежит в руинах.
— Да-да — бормотал наместник.
— Но ведь настанет время, когда все вспомнится!
Инкий рывком встал из тронообразного кресла и подошел к стоящему на коленях наместнику и, взяв его за волосы, заставил подняться и заглянуть в свое искаженное яростью лицо.
— Почему ты сообщил мне, что кечуа покорились сыновьям Солнца, в то время как они готовили нападение на Город?!
— Владыка — наместник начал заикаться от страха — это неправда! Я писал тебе, что кечуа осадили Куучак и собираются идти на Инти Уауан Акус! Я сразу поспешил предупредить тебя.