Осуждённые грешники
Шрифт:
Я напрягаюсь и оборачиваюсь. К сожалению, я единственная девушка, оставшаяся на лодке, и если я не хочу плыть обратно к берегу вплавь, то у меня есть только один выход.
Рафаэль оглядывается через плечо на звук закрывающейся за ним двери. Когда его взгляд возвращается к моему, он становится на пять оттенков темнее.
— У меня нет всего дня в запасе.
— А у меня нет сломанной ноги. Мне не нужна твоя помощь, спасибо.
Он смотрит на меня слишком долго, затем переключает внимание на что-то над моей головой и протягивает руку. Он может притворяться безразличным
— Было бы не очень по-джентльменски с моей стороны не помочь тебе, — сухо говорит он.
Как будто он внезапно вспомнил о чем-то еще, из-за чего забыл разозлиться, он пробегает взглядом по моему бедру, испускает горячее шипение и возвращается к взгляду поверх моей головы.
— И с твоей стороны было бы не очень в стиле леди сойти с лодки с выставленной задницей напоказ.
— Не похоже, что ты её еще не видел, — огрызаюсь я в ответ. Мое сердце трепещет при воспоминании о том, как он смотрел на меня в раздевалке.
— Да, но мои люди не видели, — ледяным тоном говорит он. — И мы собираемся оставить все как есть.
Только теперь я понимаю, что он смотрит вдаль не просто для того, чтобы не смотреть на меня, а скорее, он смотрит на что-то. На кого-то. Я оборачиваюсь и замечаю, что шкипер смотрит на мою задницу, словно погруженный в свои мысли. Чувствуя на себе тяжесть двух пар глаз, он поднимает взгляд, вздрагивает и быстро отворачивается.
Я вздыхаю. Мужчины.
— Поднимайся. Сейчас же.
Боже. Я опускаю взгляд на большую ладонь под своим носом. Голубые вены под оливковой кожей и аккуратные, ухоженные ногти. Судорожный вздох вырывается из меня, когда в голове всплывают два сценария:
Первый, как эта рука, скользит по изгибу моего бедра.
А второй, как она сжимается вокруг моего горла.
Мягко и жестко. Каждый из них, к сожалению, столь же соблазнителен, как и другой.
Прочищая горло в попытке хоть как-то взять себя в руки, я обхватываю большим и указательным пальцами его запястье, между ремешком часов и манжетой, приподнимаю его рукав на дюйм и открываю то, что, как я уже знала, там будет.
Татуировки, и их много.
Точно так же, как его обаяние, лосьон после бритья и улыбки воскресным утром, его сшитые на заказ костюмы — это еще одна завеса, скрывающая тьму, которая просачивается изнутри наружу. Частная охрана. Яхты. Автономия над всем гребаном побережье. Рафаэль — плохой человек, и я задаюсь вопросом: неужели все женщины, которые смотрят на него с благоговением в глазах, просто предпочитают этого не замечать?
Как я могу быть хорошей, если я одержима чем-то настолько плохим?
Пульс колотиться в горле, я провожу большим пальцем по итальянскому шрифту и глажу уголок игральной карты — Джокер. Смесь из любопытства и похоти жарко разливается у меня между бедер, отчасти потому, что он не мешает еще немного
Я поднимаю глаза и вижу, что он наблюдает за мной, его собственное любопытство смягчает черты его лица.
— Ты меня не одурачишь, — бормочу я.
Мое самодовольство недолговечно, его сметает зеленая вспышка и две сильные руки, вытаскивающие меня из катера. Они подхватывают меня под мышки и несут, как тряпичную куклу, через плавательную платформу в гараж для гидроциклов. Моя спина ударяется обо что-то твердое, и я готовлюсь к тому моменту, когда мою голову постигнет та же участь.
Но удара не последовало, потому что рука Рафаэля скользнула мне за макушку и смягчила удар, в то время как другая рука зажала мне рот и заглушила мой крик.
О черт. Я прижата к самому темному и тихому углу яхты, и, несмотря на совершенный силуэт, я не уверена, что животное, заманившее меня в ловушку, одомашнено.
Пульс гулко отдается в ушах, звук почти теряется в реве адреналина, пожирающего мое тело диким огнем. Я тяжело дышу, и язвительное веселье, промелькнувшее во взгляде Рафаэля, говорит о том, что он наслаждается тем, как каждое мое неровное дыхание увлажняет его ладонь.
— Позволь мне...
За его ледяным спокойствием скрывается неуверенность, и он крепко сжимает мою челюсть, пресекая мой протест на корню. Это едва заметное подергивание мускула, но точно так же, как сжатие моей груди и изгиб его бедра напротив моей киски, намек ощущается намного тяжелее.
Он неторопливо подходит ближе, загораживая мне вид на единственный выход.
— Разве ты не слышала, Пенелопа? — размышляет он. — Рыжеволосым никогда не следует заговаривать первыми, когда они садятся в лодку. Это... — он останавливает себя, расправляет плечи и поправляет улыбку. — Неуместно.
Моя киска сжимается при слове — неуместно. Он, должно быть, заметил это, потому что резко дернул меня за волосы, и я застонала в его ладонь. Господи.
С ленивой ухмылкой он изучает мой полуприкрытый взгляд, словно восхищаясь безумием, в которое он меня вверг. Его глаза скользят по моему декольте, прежде чем вернуться и встретиться с моим взглядом с оттенком одобрения.
— Как бы мне ни было больно это признавать, но ты довольно сексуальна, когда тебе затыкают рот.
Боже правый. Мой клитор бьется в такт его легкомысленной насмешке, соски ноют от трения его груди о мою.
Горячая ладонь у моего рта, толстые пальцы в моих волосах, запах хлорки, смешанный с его фирменным ароматом, поражает мои ноздри: я падаю в черную бездну чувственного чистилища, а Рафаэль Висконти выглядывает из-за угла, терпеливо ожидая, когда я достигну дна. Такое чувство, что если я немедленно не вырвусь, то погибну во власти его больших рук и самодовольной ухмылки.