Осуждённые грешники

Скетчер Сомма

От присутствия Рафаэля у меня мурашки бегут по спине еще до того, как он произносит хоть слово. Прежде чем он хватает меня за талию и прижимает к дереву.

Он делает шаг вперед, загораживая мне дорогу.

— Это ты сожгла казино Мартина О’Хара, Пенелопа?

Мое сердце бьется, как пламя, часть меня благодарна за его тепло, а другая часть знает, что это будет последний раз, когда я его почувствую.

Я не хочу говорить ему правду, и не только потому, что боюсь выражения его глаз. Он и так знает слишком много, сегодня я раскололась, как чертово

яйцо, на плавательной платформе, моя детская травма вытекла из меня, как желток. Такое ощущение, что каждая частичка меня, которую я отдаю ему — это еще одна вещь, которую я не смогу вернуть обратно. Часть, за которой я не смогу спрятаться. Что же мне делать: стоять здесь, голой, уязвимой и чертовски промокшей насквозь, перед ним? Мужчиной, который мне даже не нравится? Которому я не нравлюсь?

Я не успеваю ответить, потому что его рука поднимается и обхватывает мое горло, толкая меня назад, пока мои плечи не задевают грубую кору позади меня. Я сдерживаю шипение и сжимаю замерзшие кулаки по бокам.

— Мне нужен ответ, Пенелопа, — говорит он скучающим тоном.

Широкие очертания его силуэта расплываются в темноте позади него, отчего он кажется больше и страшнее. Я не должна оставаться наедине с таким мужчиной, как он, и черная пустота за его радужками говорит мне о том, что он согласен с этим.

С нетерпеливым вздохом его большой палец сильнее прижимается к моему пульсу.

— Это ты сожгла его казино?

Очень реальная возможность умереть вспыхивает перед глазами и заставляет меня кивнуть.

Его живот прижимается к моему.

— Почему?

Ну вот, я снова раскалываюсь, как то яйцо. Напрягая горло в его крепкой хватке, я отвечаю ему.

— Когда в городе открылось новое казино, я и понятия не имела, что им управляет гребаная ирландская мафия, — хрипло отвечаю я. — Я даже не знала, кто такой Мартин О’Хара, всё, о чем я думала, были новые кошельки. Ну, однажды ночью он поймал меня за...

Мои слова обрываются.

— Жульничеством, — заканчивает за меня Рафаэль, его взгляд вспыхивает черным.

Вообще-то, на подсчете карт. Но у меня такое чувство, что говорить самому преуспевающему владельцу казино Вегаса, что я считаю карты, находясь с ним наедине в лесу, было бы очень глупой идеей. Вместо этого я киваю.

— Он сказал мне уехать из города и никогда не возвращаться.

Его взгляд сужается.

— Но зачем этот пожар? Почему ты просто не уехала?

Мы пристально смотрим друг на друга.

— Потому что, когда Мартин О’Хара загнал меня в угол в переулке возле казино, он сделал то же самое, что сейчас делаешь со мной ты.

Когда О’Хара схватил меня за горло, это напомнило мне, как в десять лет я стояла в переулке другого казино с другим мужчиной с сильной хваткой. Хотя все закончилось не так ужасно, мне было обидно. Настолько обидно, что я приняла импульсивное решение зажечь бутылку водки возле его казино, ожидая автобус

из города на другой стороне дороги.

Проходит три прерывистых удара сердца. В это время замешательство тенью проносится по лицу Рафаэля, затем его взгляд опускается на руку, обхватившую мое горло.

Он скользит вниз, к ключицам, и сжимает руку в кулак.

— Ты — ходячая покойница, Пенелопа.

Я выдыхаю дрожащий вздох, шепот неповиновения прокатывается по мне. Не потому, что я считаю себя достаточно удачливой, чтобы избежать смерть дважды за одну жизнь — черт, я уже не уверена, везет ли мне вообще, — а потому, что образ моего отца, свернувшегося в позе эмбриона перед тем, как его убили, был выжжен в моей сетчатке в течение последних семи лет.

Какой же стремный способ уйти с мира сего. С тех пор я поклялась, что, когда смерть найдет меня, я встречу ее с прямой спиной и пристальным взглядом.

Я вздергиваю подбородок.

— Я не хочу сегодня играть ни в какую игру. Если ты собираешься убить меня, просто сделай это.

Мои зубы бы стучат, а ветви хлещут на ветру над нашими головами. В конце концов, Рафаэль проводит большим пальцем по губе и переводит взгляд на почерневшее небо.

— И что же в этом было бы забавного?

Что?

Прежде чем я успеваю ответить, он наклоняется и обхватывает меня за талию. Мои ноги отрываются от земли, когда он перекидывает меня через плечо. Кровь приливает к голове, а бедра покалывают в извращенном предвкушение под теплом его ладони чуть ниже изгиба задницы. Я не могла далеко убежать, потому что проходит меньше минуты, прежде чем лунный свет прорезает грязную землю и в поле зрения появляется машина.

Он ставит меня у пассажирской двери и распахивает ее.

— Садись.

Мой рот открывается и снова закрывается. Я ловлю взгляд одного из его шестерок, который курит, прислонившись к седану через дорогу. Он выпускает дым в черное небо и пожимает плечами.

— Где мы...

— Залезай, пока я не передумал тебя убивать, Пенелопа.

Меня не нужно просить дважды.

Тепло исходит от приборной панели и обжигает мои конечности, когда я опускаюсь на пассажирское сиденье. Дверь Рафаэля захлопывается с большей силой, чем нужно, и мы срываемся с места по покрытому инеем асфальту, прежде чем я успеваю пристегнуться.

Я сбита с толку, испытываю неловкость и ошеломлена до глубины души. Я то и дело продолжаю поглядывать на Рафаэля, но выражение его лица настолько непроницаемо, что я не могу понять, что лучше — извиниться или пошутить.

Я предпочитаю утонуть в тишине, потом я вожусь с радио, после этого начинаю копаться в поисках упавшей картошки фри по краям сиденья.

И в конце концов когда я начинаю рисовать на запотевшем стекле, машина резко останавливается. Сердце рвется вперед вместе с телом, и когда я поворачиваюсь лицом к Рафаэлю, он хватает меня за шиворот и отрывает мою спину от сиденья. Когда он снова опускает меня, под моей головой оказывается что-то мягкое.