Осязание

Пустошинская Ольга

Всюду переполненные палаты, койками заставленные коридоры, спешащие медсёстры с лотками… И раненые, раненые, раненые, среди которых много тяжёлых. Чужая боль снова оглушила её, не давая дышать.

Нина остановилась, приходя в себя, и мысленно надела костюм химической защиты, который видела на плакате в библиотеке. Как ни странно, но это помогало.

Выздоравливающие ходили туда-сюда по коридорам, разговаривали и смеялись. Смеются, значит, идут на поправку.

Она прошла во вторую от входа палату,

на двери которой ещё была табличка с номером школьного кабинета. Знакомый солдат лежал на том же месте, перевязанные ноги покоились на подушке. Он увидел Нину, обрадовался:

– Сестрёнка пришла…

– Здравствуйте. Как чувствуете себя? – тихо спросила она, смущаясь чужих взглядов.

– Да будем живы – не помрём, – подмигнул юноша. – Ноги мне оставили, сказали, что попробуют спасти, раз угрожающего состояния нет.

– Хорошо… Левая уже вне опасности.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

Руки зависли над правой ногой, не касаясь бинтов, она чувствовала, как перекатывается под ладонями что-то плотнее воздуха, как они горят, словно обожжённые крапивой.

– Что вы делаете? – заинтересовался солдат.

– Это такой массаж.

– Вы не касаетесь ног, а я чувствую тепло и как будто покалывание, – удивлённо сказал раненый.

– Потише, пожалуйста. – Лишнее внимание ни к чему, оно только мешает.

– Как вас зовут, сестрёнка? – зашептал он.

– Янина.

– Очень красивое имя, мне нравится. А я Виктор. Виктор Малышев. Не уходите подольше, Янина…

Горели и зудели ладони, хотелось сунуть их под холодную воду, но она терпела.

– Сестра… – позвал кто-то с кровати у окна.

Нина посмотрела по сторонам: медсестры нет. Она подошла к темноволосому солдату с перебинтованной рукой.

– Вы меня звали?

– Утку…

Разумеется, речь не шла о птице семейства утиных, Янине было достаточно лет, чтобы понимать какие утки бывают в больницах.

Она вытащила из-под койки посудину и, покраснев до корней волос, неловко топталась рядом.

– Подержи утку просто… видишь, одной рукой несподручно.

Нина протиснулась по узкому проходу между койками, вышла в коридор и увидела вчерашнюю суровую девушку, занятую раскладыванием лекарств.

– Вылей и в туалете оставь, мы их обрабатываем, – не поворачивая головы бросила медсестра. – Ты новенькая?

– Я помочь пришла, – ответила Нина.

Такая маленькая и беленькая, лет пятнадцати на вид, хотя, вероятно, старше. И вся эта суровость – напускная. Так ёжик ощетинивается, когда ему чудится опасность.

– А-а-а, хорошо, помощь не помешает. Я Женя, а ты? Янина? А кратко как можно звать? – Она ни на секунду не прервала своего занятия.

– Яна.

– Хорошо, пусть будет Яна. – Женя кивнула и понесла лекарства в конец коридора.

Нина вернулась в палату

и сказала Виктору:

– До свидания, я завтра ещё приду.

– Буду ждать…

– Не бойтесь, будете на своих ногах ходить.

– Вы обещали пойти со мной на свидание, – улыбаясь, напомнил солдат.

– Я не обещала, но уговорили – пойду.

Сейчас Янина заметила, что парень приятной внешности, хоть и далёк от канонов красоты, но привлекательный. И улыбка хорошая.

– Я буду ждать, – снова повторил он.

– До свидания. Выздоравливайте.

***

Нина шла по тёмной улице, чувствуя усталость, но не такую, как вчера. Мороз кусал лицо, руки мёрзли даже в варежках, снег поскрипывал под ногами. Холодно…

Вот уже и дом… В окнах виднелся слабый свет керосиновой лампы – электричество опять отключили. Раздеваясь в прихожей, она увидела на вешалке Татьянино пальто с меховым воротником и Машину шубку.

– Таня вернулась?

– Да, они недавно пришли, поели и спать легли. – Мама разожгла примус и поставила на него кастрюльку с гороховым пюре. – Двое суток, говорит, не спала. Я ей шкафчик для продуктов выделила… Заглянула, а там пшена чуток, хлеба горбушка и луковица. Чай стали пить – я им подушечек дала сладких, тех, что ты запасла. Не берёт и девчонке не велит брать. Вы, говорит, Мария Варламовна, и так нам божескую милость оказали…

– Прямо так и сказала? – улыбнулась Янина.

– Ну, может не такими словами, но суть та же, – махнула рукой мать. – Да… милость оказали и не обязаны нас кормить. Мы, говорит, не голодаем, всё пока есть.

Пришёл отец, и они сели ужинать. Нина разложила по тарелкам горох с тушёнкой, нарезала хлеб, в блюдечки – по ложке прошлогоднего варенья из крыжовника, найденного в погребе.

– А что ты вчера такая усталая со станции вернулась? – вспомнила мать. – Много раненых было?

– Да, много… Там был один парень с начинающейся гангреной.

– И что? – насторожился отец.

– Пап, ну не смотри так. Он бы остался без ног, если бы я ему не помогла.

– Ох, Янька, Янька… – запричитала мать. – Ты бы себя поберегла. Людей много, а ты одна.

– Он бы остался без ног и умер молодым, – повторила Нина. – Смысла бы в жизни не видел.

– Так-то оно так, – вертел вилку в руках отец, – но всё же мать права: людей много, если каждому помогать…

– Я знаю меру, не переживай. Спасибо, мам, очень вкусно.

Она прошла в комнату, приготовила постель, разделась в темноте и легла, с наслаждением вытянувшись на простыне. Лёжа с закрытыми глазами, Нина почувствовала, как запрыгнул на одеяло кот, долго вылизывался, потом успокоился и улёгся в ногах.

Медленно и сонно текли мысли, цокали ходики на стене. Завтра на работу, а потом в госпиталь. Её будут ждать…

Конец ознакомительного фрагмента.