Осязание
Шрифт:
Дома она легла на постель и отвернулась к стене, поджав ноги, была видна только круглая спина, обтянутая блузкой, и растрёпанные волосы. Малышка у Янины на руках захныкала, стала вертеть головой, ловя губками край пелёнки.
– Лиля, пора кормить.
Та не пошевелилась и не проявила ни малейшего желания взять дочку на руки.
– Как ты её назвала?
– Никак, – глухо ответила сестра.
– Значит, Людочка, – после молчания сказала Нина. – Лиля, мне пора возвращаться на работу, я отпросилась на два
– Я её не хотела.
– Поздно об этом говорить, корми.
Сестра вздохнула, тяжело села на кровати. Расстегнула пуговицы блузки, взяла у Янины дочку и дала ей грудь. Долго смотрела в маленькое личико девочки, как она, покраснев, усердно сосала…
– Бедняжка моя… – Глаза у Лили увлажнились, она часто-часто заморгала. Лёгкие, приносящие облегчение и очищающие душу слёзы, потекли по щекам.
Нина кивнула матери, подхватила сумочку и тихо вышла из комнаты.
5
С пятого сентября в Ромске ввели промтоварные и продуктовые карточки на хлеб, крупы, масло, сахар и другие продукты. К открытию магазинов выстраивались длинные молчаливые очереди. Продовольствия городу не хватало.
Они с матерью ещё успели в июле купить сахар и сделать мочёную смородину, укладывая сверху ягод душистые листочки. Тяжёленькие банки отец спустил в погреб. Насушили вишню и яблоки, посолили в бочонках огурцы. Год-полтора можно не бояться голода.
Жизнь их маленького города круто изменилась с началом войны. Из Украины и центральных областей стали прибывать эвакуированные заводы и предприятия. Приезжали рабочие с семьями, которых надо было срочно куда-то заселять. Городские власти распорядились в сжатые сроки возвести бараки в посёлках, а также «уплотнить» местных жителей.
Однажды мама рассказала новость, что выселили жильцов из дома по улице Шевченко, помещение которого понадобилось для детского сада.
– А куда выселили? – спросила Янина. Ей был знаком этот небольшой одноэтажный дом на пять или шесть квартир, он находился недалеко от горы.
– Других уплотняют, кто в казённых квартирах живёт. Если две комнаты, к примеру, то одну просят освободить, – объяснила мама. – Нас-то не уплотнят, этот дом мы с отцом сами купили, он не казённый. Попросить, правда, могут.
Они дождались отца и сели ужинать. Мама разлила по тарелкам вермишелевый суп из того сухого бульона, который повезло купить Янине.
– Вова сегодня приходил, – сказала мама, нарезая хлеб, – дала ему бутылку молока и кулёк гороха.
– Николаю повестку не прислали? – поднял глаза отец.
– Если б прислали, я бы с порога сообщила. Он надеется, что не заберут. Кто-то сказал, если с грудным ребёнком семья, то отсрочку дают… Эх, милый, если разбираться у кого ребёнки, так воевать некому будет.
– Я завтра проведаю её, давно не видела, –
***
На столе лежал целый ворох плакатов, принесённых заведующей. На днях она, зачитывая по бумажке указ, сказала на собрании, что работы у них прибавится: надо заниматься с населением, проводить политинформации, неграмотным читать газеты, доносить до людей фронтовые сводки, помогать в получении знаний противовоздушной и противохимической обороны… И особое внимание уделить оформлению библиотеки, развесив антифашистские агитки.
– Какая противная рожа, – сморщила нос Ася, прикрепляя к стене плакат с Гитлером, чью голову готов был проткнуть русский штык.
– Да уж, уродец, – покосилась Нина, разглаживая нарисованную женщину в красной одежде, символизирующую родину-мать. – Чем ты расстроена?
Она знала причину, но надо же как-то начать разговор.
– Юру взяли в училище, потом он пойдёт на фронт.
Ася расплакалась и рассказала, что у себя Юрий не прошёл медкомиссию из-за эпилепсии. Парень доказывал, что здоров и приступов давно нет, но слушать его не стали.
Тогда он поехал в Чкалов, где жила какая-то родня и, разумеется, умолчал про эпилепсию. Юру признали годным.
– Молодец, какой упорный, – похвалила Нина.
– Да-а-а, а если убьют?
– А ты о плохом не думай… бери плакат. Вот опять тебе Гитлер попался…
Помолчали, расклеивая агитки.
– Нин, ты когда-нибудь каталась на трамвае?
– Да, в Ленинграде.
– А я – ни разу, – вздохнула Ася. – В будущем году обещали закончить трамвайные пути, но сейчас стройку заморозили. Теперь не до трамваев.
– Теперь уже после войны…
Нина по своей давней привычке подошла к печке, прислонилась спиной к тёплой стенке, устремила взгляд в окно, на высокую колокольню. Холода начались в этом году рано. Уже сыпала с неба снежная крупа, перекатываемая по земле ветром. Судя по началу, морозы будут знатные этой зимой. А дров библиотеке выделили на треть меньше обычного, придётся экономить. Теперь экономили на всём.
– Ты слышала, что двух работниц из нашей библиотеки хотят сократить и перевести в мясоконсервный цех? – спросила Ася.
– Слышала…
– Алтынай сказала, что хочет пойти. Я тоже бы не отказалась – всё сытнее будет. Мне теперь всё время хочется есть, – призналась Ася, – по карточкам что-нибудь купить – целое событие.
– Давай чаю попьём, – предложила Янина.
Она брала с собой на работу то сухари – вот как пригодились, – то лепёшку, то солёный огурец с ломтиком хлеба, то крупяные блинчики.
Нина прошла в подсобку, где они переодевались и обедали, поставила на электроплитку чайник. Достала из сумочки хлеб, сахар и кулёчек сушёной вишни, бросила горстку ягод в закипающую воду. Чай получился очень ароматным, красивого вишнёвого оттенка.