От альфы до омеги

Lorain

— И как ты найдешь Башню? — Тит глянул на ее, спрятав улыбку.

Ирис замешкалась. Да это хитрый лис, а не глупый мальчишка! И под напускной робостью прячется совсем не простой человек...

— На дворе ночь, — напомнила она. — Башня, скорее всего, не работает, и через дверь я не пойду. Я-то понятно зачем туда полезу, а ты? Тебе зачем эти приключения?

— Мое дело довести тебя до Башни, — деланно-равнодушно пожал плечами Тит. — Дальше делай что хочешь.

— Но зачем? Зачем ты мне помогаешь?

— Задашь этот вопрос у Башни, ладно? Тогда и отвечу.

Ирис поморщилась.

Анализаторы интонации и жестов путались в показаниях, а ее «дефектная» эмпатия нисколько не помогала: то, что чувствовал Тит, не имело никакого смысла. В смеси ощущений она чуяла страх, робость, и вместе с ними — затаенную, очень глубоко запрятанную силу, а еще — странное чувство, которое она уже где-то регистрировала, но разобраться в составляющих не могла. Возможна, она ловила отголоски таких ощущений в городе, а может, слышала такое у ребят, которые приходили в Центр. Так или иначе, на занятиях ничего подобного они не проходили.

— Ну так что? Идем? — спросил Тит.

Ирис дернулась. Тит смотрел на нее в упор, и глаза его в полумраке лихорадочно блестели. Она закусила губу. Никакая она пока не десятка. Ни черта она не смыслит в людях. Откуда эти внезапные подозрения? Да, этот мальчишка хитер и не так уж простоват, как, похоже, думает его мать. Но стоит ли его бояться? Это ведь просто мальчишка. И он может помочь. Без карты она как без рук, не может же она пересечь весь огромный Эмпориум, спрашивая дорогу у каждого прохожего? Или все-таки может?

— Кто такие мааджиты? — вместо ответа спросила она.

Тит дернулся, глаза его расширились, но вспышка страха мелькнула и тут же потухла.

— Это просто слухи, — он мотнул головой, словно оправдывая свою мимолетную оторопь.

— И что говорят эти твои «просто слухи»?

Тит колебался.

— Считается, что через аномалии приходят люди, которые хотят изменить прошлое. То есть, их прошлое. Наше настоящее.

Ирис перебирала между пальцев скользкий шелк юбки. Так может, она не единственная? Может, в этом году прошлого есть кто-то еще, кто-то из тех, кто когда-то согласился на эксперимент? Может, они и навели этот ужас на горожан? Тогда выходит, что временная лента все-таки единственная, и изменяя эту реальность, она сможет изменить и собственное будущее...

— Их еще называют террористами. Они могут напасть без причины. Вернее, им причины очевидны, а вот нам — нет. Но их мало кто видел, никто не знает наверняка...

— Тит! — гаркнул снизу Дарий.

Мальчишка прирос к полу и втянул голову в плечи. Вся его сила, будто воздушный шарик, разом сдулась, из глаз исчез хитрый блеск, а остался только сконфуженный страх.

— Отец, — прошептал одними губами Тит. — Я же должен был к нему спуститься...

— Так откуда эти слухи? — настаивала Ирис.

Бросая взгляды на освещенный прямоугольник лестницы, Тит тихонько зашептал:

— Из аномалий. Их все боятся. Аномалий слишком много, их находят везде. И сквозь них люди видят такие вещи... которые их пугают.

— Прошлое? Будущее?

— Не знаю. Наверное. Я никогда сам временной разлом не видел. А мааджиты — просто суеверия.

Глаза Тита бегали.

Ирис лихорадочно соображала. Она никогда не встречала слова

«маааджит» ни в Библиотеке Центра, ни в базах всеобщей сети. Возможно, она просто никогда им не интересовалась; а еще это слово могло просто-напросто затеряться среди понятий поважнее: тогда загадочные путешественники во времени и правда не более чем плод воображения испуганных горожан. Ведь двадцать лет назад, в девяносто четвертом, Ликвидация переживала свой расцвет. Аномалий было много, очень много — немудрено, что люди готовы испугаться собственной тени. Но если мааджитов не существует, то выходит, что это время все-таки может оказаться самостоятельным ответвлением, новым витком в истории Эмпориума. Все, что может сделать Ирис — это зажить так, как ей хочется, без оглядки на то, что она знает о четырнадцатом годе. И что бы она предпочла?..

На лестнице загрохотали шаги.

— Тит! — проревел Дарий.

Мальчишка побледнел и сжался, будто побитый синто-щенок. Фигура его отца вырисовалась в квадрате света резко и неожиданно, как будто над последними ступеньками он взлетел. Высокий, грузный мужчина смотрел на сына тяжело, злобно. Он даже не глянул на Ирис и оттеснил ее в сторону быстро и жестко.

— Я вызвал тебя еще десять минут назад. А ты...

Он схватил его за запястье и вывернул руку так, что мальчишка побледнел и скривился. На толстых пальцах мужчины блеснули крупные перстни.

— Непослушание, — выплюнул Дарий. — Тебе напомнить, что полагается за непослушание?

И тут Ирис окатило таким нечеловеческим ужасом, что она едва не вскрикнула. Тит, дрожа, как в лихорадке, заслонился свободной рукой, но мужчина все-таки ударил.

С каким-то невыразимым наслаждением он обрушивал на спину собственного сына удары, снова и снова, и Тит уже не держался на ногах. Он рухнул и корчился на полу, сжавшись и укрывая голову руками.

— Прекратите!

Голос Ирис дрогнул. Сигналы тревоги так и заливались, а боль, отвращение и ужас, в которых буквально тонул несчастный мальчишка, сводили ее с ума.

— Прекратите немедленно! — повторила она.

Дарий обернулся и наконец-то заметил Ирис. Его глаза — этот человек неуловимо кого-то напоминал, но кого?..

Мальчишка отнял руки от лица и стыдливо размазал слезы.

— Так это и есть та самая гостья? — холодно поинтересовался его отец.

Серый форменный плащ лежал на его широких плечах буграми.

— Та самая, — сощурилась Ирис. — Мааджит.

Глава 23. Ирис. Лаборатория, прототип омеги и мааджит

На лестнице невидимкой зашуршало платье Лидии. Она поднялась и, положив руку на перила, бросила полный презрения взгляд на скорчившегося Тита. Потом перевела взгляд на Ирис и тронула мужа за рукав.

Он только фыркнул.

— Подслушала? Молодец, девочка.

— Может, не стоит... — начала Лидия.

— Тайны уже не вышло, так что давай-ка теперь сыграем вот во что, — сказал он, глядя на Ирис. — Похожа она на твои тени? — он повернулся к жене, и голос его смягчился. — Нет же, смотри сама. Она не тень. И ее платье — это ни о чем. Не улика, не доказательство.