От Альп до Гималаев

Яунишкис Бронюс

Ромас не понимал, зачем нас сюда привели.

— Неужели здесь состоятся какие-то моления? — спросил он, посмотрев на экран.

— Будут показывать фильм. Разве ты не видел кино?.. — удивился я.

— Нет, не видел. В деревне ведь кино не было. Цирк ви­дел, там всякие акробаты выступали.

— А здесь на белой простыне будут показывать разные картины. Будут бегать люди, появляться дома, города...

— Так это будет театр? Будут представлять?!

— Это будут не живые люди, а их фотографии. Живые фотографии.

— Живые фотографии? Интересно! Внезапно погас свет.

Ромас, словно испугавшись

чего-то, ухватил меня за руку и прижался ко мне. Я осторожно отодвинул его и высвободил свою руку. Чувствовать тепло другого тела - это тоже грешно.

Темноту зала рассек луч света. На прямоугольном полот­не появились виды города. Ромас вновь ухватил мою руку и громко зашептал:

— Дома в зале! Словно дворцы. Смотри, смотри! Я вырвал свою руку и сердито ответил:

— Здесь никакого чуда нет. Картинки, изображения ве­щей просвечиваются и отражаются на полотне.

— Но ведь люди двигаются как живые. Разве это не чудо? А ведь их там нет.

— Смотри сам и не мешай другим, — прервал я его.

В богатом особняке Магдалины был в разгаре большой пир. Разряженные женщины обнимаются с мужчинами. Мария, самая красивая из женщин, носится по залу. Подходит то к одному, то к другому расфранченному мужчине, повисает у него на шее и целует, целует...

Я был в растерянности. Все это начало меня волновать. Я то закрывал глаза, то вновь смотрел на экран. Но разве не грешно смотреть такой фильм? Стану страшным грешни­ком. И зачем нас сюда привели?

А Ромас ерзал на стуле, подпрыгивал, потирал руки.

— Это чудо! Настоящее чудо!

В новом кадре Мария — на узенькой, пыльной улочке. Го­рожанки бросают в нее камнями, старухи издеваются, обзы­вая ее шлюхой. Мария мечется. Я нисколько ее не жалею. Пусть убивают такую развратницу.

На другом конце улицы появляется Христос с апостола­ми. Мария припадает к его ногам. Толпа женщин окружает их. Они должны выслушать, что скажет сын божий. Во время про­поведи Христа Мария взволнована, бьет себя в грудь, обещает исправиться. Тогда Христос наклоняется к Марии. Она же своими волосами стирает пыль с его ног, натирает их благо­вониями, а слезы так и льются из ее глаз. Христос, глядя на взволнованную красавицу, простирает руки и обращается к женщинам:

— Кто из вас без греха, пусть первая возьмет камень и бросит в эту несчастную.

Женщины в растерянности. Воцаряется тишина. Христос вновь говорит:

— Знайте, кто много и сильно любил, тому и грехи отпус­каются! — и обращается к Марии Магдалине: — Если хочешь обрести царство небесное, отдай все нищим, замаливай грехи и следуй за мною.

Ромас толкнул меня локтем и прошептал:

— Слышал, что сказал Христос? Слышал? Кто много и горячо любил... А!.. Тому и грехи отпускаются.

Я пожал плечами. Слова Христа не только растрогали меня, но и очень удивили. Оказывается, можно жить грехов­но, только следует вовремя раскаяться в своих грехах.

На экране вновь появилась Мария, раздающая свое иму­щество нищим. Однако дьявол продолжал ее преследовать. Он искушал, призывая не слушаться Христа, сулил необыкновен­ной красоты дворец, праздную, роскошную жизнь. Но Мария раздала свои красивые одежды, расплела косы и босиком, на­дев рубище, нищей последовала за Христом. Она не покидает его в дальних странствиях, следует за Христом и тогда, когда

он несет свой крест на Голгофу. Она переживает муки Христа на кресте, а после его смерти помогает снять тело Христово и похоронить его. Когда Христос восстал из гроба, ангелы со­общили ей, что она может с ним встретиться. Она присутству­ет при вознесении сына божьего на небо. Вскоре ангелы под­нимают на небеса и Марию. Мария и Христос ходят по небу. А посрамленный дьявол удаляется в ад.

Фильм окончился. Зажегся свет.

— Разве не верно говорил безбожник, что Мария Магдали­на — это любовница сына божьего? — спросил Ромас, выходя из зала. — Не успел Христос вознестись на небо, как ангелы тут же привели к нему Марию. Как на земле, так и в небесах. Мужчины любят женщин, а вот нам запрещают любить.

Я промолчал. Трудно было понять земное и небесное целомудрие.

10

Наступила долгожданная весна. Зазеленели дере­вья, расцвели цветы. Мне особенно нравились великолепные соцветия каштанов, которые го­рели как розовые свечи. А какой удивительный аромат у них! Я вдыхал его полной грудью и прямо-таки пьянел.

Меня гораздо меньше стали привлекать уроки итальянско­го языка, хотя я охотно разговаривал по-итальянски и хоро­шо учился. Реже стал я ходить и в часовню, но в свободное время заглядывал туда, трижды творя молитву «Аве, Мария», за что воспитатель ставил в мою личную книжечку крестик. Уже прошла половина первого периода новициата. Под воздействием горячего весеннего солнца я стал совсем лени­вым и ко всему безразличным. Лень было даже молиться, а ведь в молитве спасение человека. Однажды после уроков, переодевшись в одежду попроще, я отправился на спортивную площадку, но меня остановил наставник.

— Сбегай, пожалуйста, в храм, — попросил он. — Я забыл там на алтаре молитвенник. Будь добр, принеси его.

Принесу молитвенник, подумал я с досадой, еще куда-нибудь пошлет. Вот так свободное время! Но тут же вспом­нил про устав, где сказано: «Монах обязан со слепым послу­шанием поступиться собственным мнением и воззрениями, безоговорочно всем подчиняться». Улыбнувшись, словно вос­питатель доставил мне радость, я заторопился в церковь.

Парадный вход был заперт. Я направился к боковым две­рям. Войдя внутрь храма, я преклонил колени перед главным алтарем, затем поднялся по ступенькам. Но никакой книги я там не увидел. Тогда я сошел вниз и направился к боковому алтарю. Здесь опять постоял коленопреклоненным. У своих ног я заметил ключ с крестиком. Подняв и осмотрев его, я вспомнил, что это ключ от ящика для пожертвований. Мы не­однократно вместе с воспитателем открывали его этим клю­чом, вынимали пожертвованные деньги.

Ящик для пожертвований был вмурован в стену рядом с алтарем Марии Мазарели. Люди жертвовали помногу, выма­ливая у святой чудеса. Возник соблазн отпереть ящик и по­смотреть, сколько там скопилось денег.

А быть может, лучше оставить ключ на прежнем месте, там, где я его нашел, сделать вид, что я его не заметил? Но разве это будет правильно?.. Найдет его кто-нибудь нечестный и не по­стесняется отпереть наш ящик. Разве такое не случалось?..

Я поднял ключ с пола, взял с алтаря молитвенник, кото­рый оказался здесь, и поспешил к наставнику. Передавая ему ключ, я обронил: