От Альп до Гималаев
Шрифт:
— Есть! — ответил я радостно. — Я сам неплохо стреляю, и Сильвио тоже большой любитель этого вида спорта. Только он не посмел записаться в братство.
— Но речь сейчас не о том, — строго сказал ректор. — Почему Сильвио пишет тебе по-литовски? Разве ты забыл слова Христа: «Кто приходит ко мне и не питает ненависти к своему отцу, матери, братьям, сестрам и даже к своей жизни, тот не может быть моим учеником». Служа церкви, необходимо отречься не только от своих родных, но и от своего языка. Кто не сделал этого да еще учит другого своему языку, тот грешит. В отпущение твоего прегрешения предашься
17
«Рим заговорил, дело завершено» (лат.)
Я преклонил колено и поцеловал руку ректора. Затем поднялся и, боясь, как бы он меня еще в чем-нибудь не обвинил, быстро ушел. Прибежав в читальню, я отыскал Сильвио:
— Ты знаешь, какую кашу заварил своими записками? — гневно набросился я на него. — Чуть было не погубил братство святого Христофора.
Сильвио округлил глаза и молчал.
— Зачем тебе понадобилось посылать мне записку, вдобавок по-литовски? Ты что, с ума сошел?
— Я только хотел порадовать тебя, - ответил Сильвио, — ты так любишь родной язык.
— Любить — это грех, понимаешь? Монах, если что и любит, должен от этого отказаться. Так сказал ректор. Кого ты просил передать записку?
— Никого! Я вложил ее в учебник греческого языка.
— Где он?
Сильвио вынул из стола книгу и стал ее листать. Записки в ней, конечно, не оказалось. Сильвио с виноватым видом опустил глаза.
— Скорее всего ее забрал духовник, - тихо промолвил он, — просматривал, вероятно, книжки и... забрал. Он по ночам проверяет ящики столов.
— За эту записку на меня наложено покаяние.
— Меня ждет то же самое, - печально продолжал Сильвио.
— Конечно. Кайся, раз ты такой ротозей.
А про себя подумал: «Хорошо, что никто не знает о моих мыслях, а то выгнали бы из семинарии за ересь».
15
На первых тренировках по стрельбе у нас был только один револьвер. Позднее ректор одолжил нам второй, затем каждому подарили по револьверу бывшие миссионеры. Мы упорно тренировались. В чинаровой роще, где было оборудовано стрельбище, то и дело раздавались выстрелы. Приходил пострелять и сам ректор. Случалось, что стрелки забывали про обедню и даже про вечерние моления. Но никто нас за это не бранил — честь семинарии была превыше всего.
Отобрали пять лучших стрелков, в том числе меня и Сильвио. У него от природы был меткий глаз, но все же я частенько выбивал больше очков и очень гордился этим.
Когда наступил день соревнований, мы направились в помещение городской спортивной федерации. Здесь собрались также стрелки из фашистской организации «Молния». Многие из них были в полной военной форме: зеленые мундиры, аксельбанты, на рукавах знаки отличия. У каждого на поясе была кобура с револьвером. Мы же свое оружие прятали в карманах ряс.
Посмотреть на соревнование пришли горожане, особенно много было молодежи. Сенсация! Монахи будут соревноваться с фашистами. Мы были
Нас поставили перед мишенями. Я молил святого Христофора помочь мне победить и заметил, что мои товарищи тоже поглядывают на небо.
По команде судьи мы вынули револьверы, зарядили их и прицелились. Прозвучали выстрелы, залп следовал за залпом. Судьи объявили результаты по первому упражнению. Оказалось, что лучше всех стрелял Сильвио. Вторым был я, но в целом лучше стреляли фашисты. По второму упражнению результаты были равные, но у нашей команды были некоторые преимущества. Победа была присуждена нам. Проигравшие пытались протестовать, они не могли примириться с тем, что какие-то монахи стреляют лучше их, фашистов. Но судьи утвердили результат в нашу пользу.
Нас окружили зрители, которые на радостях стали даже нас качать. Вокруг только и раздавалось: «Saluto! Saluto!» Когда мы вернулись в монастырь, нас пригласил к себе ректор. Он поздравил команду и сказал:
— Молодость и бог - вот источник сил. Поэтому вы и вырвали победу. Пусть ваш пример поможет привлечь больше душ на сторону истинного бога, — ректор обратился к нам с Сильвио: — Мне звонили из муниципалитета. Сам мэр Касола просил разрешения зачислить вас в команду „Молнии". Я дал согласие - с мнением начальства следует считаться.
— А как же с занятиями? — спросил я с некоторым удивлением.
— И с молениями? — добавил Сильвио.
— Занятия в федерации будут проводиться после обеда, — объяснил нам ректор. — Учебе это не помешает. А от вечерних молений я вас освобожу. Ваши спортивные победы также послужат во славу господа. Ваше участие в «Молнии» придаст популярность нашей конгрегации.
Мы стали посещать совместные тренировки по стрельбе. Было непривычно, что мы одни, без сопровождающих, можем идти в город. Непривычными были также уличный шум и людской поток, которые даже слегка пугали нас. На стрельбище мы чувствовали себя менее скованными.
Я стал замечать, что на нас часто погладывает тренирующаяся вблизи теннисистка. Худощавая, темноволосая, с миловидным личиком. Я старался не смотреть в ее сторону, зная, что „всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Но глаза сами отыскивали ее и следили за тем, как виртуозно она отбивает мячи.
И вот однажды она подошла ко мне и, словно мы были давно знакомы, спросила:
— Вы итальянец?
— Нет, литовец, а вот мой друг — итальянец, - ответил я и бистро отвел глаза в сторону, давая понять, что разговор окончен, хотя втайне желал, чтобы она продолжала меня расспрашивать.
Девушка внимательно посмотрела на Сильвио своими большими глазами и произнесла:
— Он индус, а может быть... Нет, он — настоящий индус.
Я вновь улыбнулся. Девушка, тряхнув кудрями, посмотрела на меня и, стараясь не проявить своей заинтересованности, произнесла:
— После тренировки пойдемте к нам. Отец просил вас пригласить. Надеюсь, вы не откажетесь?
Мы с Сильвио переглянулись. Имеем ли мы право принять такое приглашение без ведома ректора? Не нарушим ли устав? А может, данное нам семинарией разрешение посещать стрельбище федерации позволяет бывать везде?