От Апеннин до Анд
Шрифт:
— Товарищи! — сказал ломбардец, прямо приступая к делу и подводя Марко. — Вот вам, посмотрите на этого бедного мальчугана. Малыш — наш земляк. Он один приехал из Генуи в Буэнос-Айрес отыскивать свою мать. В Буэнос-Айресе ему говорят: её нет здесь, она в Кордове… Он отправляется в Росарио — едет три дня и три ночи, везёт с собой несколько строк рекомендации. И тут какой-то негодяй его выставляет за дверь. У парнишки нет ни гроша. А между тем мальчуган хороший. Посмотрите-ка! У него нет денег на билет, чтобы добраться до Кордовы и найти свою мать. Неужели мы его бросим, как щенка?
— Ни за что на
— Не бывать этому! — закричали все разом, ударяя кулаками по столу.
— Наш земляк, говоришь?
— Поди сюда, малыш!
— Здесь мы все свои — эмигранты!
— Посмотрите, какой славный мальчишка!
— Раскошеливайтесь, ребята!
— Браво, приехал один!
— Смотри, какой герой!
— Мы тебя отправим к матери, ты не думай!
— На, выпей стаканчик, земляк!
Все разом окружили его: один трепал по щеке, другой хлопал по плечу, третий снимал с него сумку. Подошли посетители, сидевшие за соседними столами. История мальчика облетела весь кабачок. Ещё трое посетителей, аргентинцы, выбежали из соседней комнаты. И не прошло и десяти минут, как в шляпе старика-ломбардца, с которой он обходил посетителей кабачка, оказалось сорок две лиры.
— Видишь, как это скоро делается! — сказал он, оборачиваясь к мальчику.
— Пей! — вскричал один из посетителей, протягивая мальчику стакан вина. — За здоровье твоей матери!
Все подняли стаканы.
— За здоровье моей… — Но слёзы радости сдавили ему горло… И Марко, поставив стакан обратно на стол, бросился старику на шею.
На другое утро Марко уезжал в Кордову, бодрый, весело улыбающийся, с какими-то предчувствиями близкого счастья. Но нет на свете радости, которая устояла бы перед слишком мрачными картинами природы. Погода стояла пасмурная, всё небо было обложено тучами.
Поезд, почти пустой, мчался среди бескрайной равнины, казавшейся совершенно необитаемой. Мальчик сидел один в длинном вагоне, похожем на вагоны санитарных поездов. Он смотрел в окна — направо и налево. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, перед ним расстилалась та же бесконечная равнина… Изредка попадались мелкорослые, уродливые деревца с корявыми стволами и кривыми ветками, каких он никогда не видывал. Они точно смотрели куда-то с гневом и тоской…
Тёмная растительность, скудная и печальная, придавала равнине сходство с огромным кладбищем.
Мальчик подремал с полчаса; очнувшись, он продолжал смотреть в окно: та же картина. Одинокие станции железной дороги были безлюдны, как пещеры отшельников.
Когда поезд останавливался, не было слышно ни звука. Марко казалось, что он один в поезде, где-то затерявшемся и брошенном в пустыне. Мальчик думал, что вот-вот будет последняя станция и он, сойдя с поезда, очутится в таинственной и страшной земле дикарей.
Ледяной бриз [9] хлестал ему в лицо. Родные, проводившие его из Генуи в апреле, не подумали о том, что в Америке может быть зима, и одели его по-летнему. Проехав несколько часов в поезде, Марко начал страдать от холода. Сказалась усталость прошедших дней, бессонных ночей и пережитых волнений. Он заснул, проспал долго и проснулся, закоченев от холода. Он чувствовал себя больным.
9
Бриз —
И внезапно его охватил смутный страх: а что, если он умрёт тут, в мёртвой пустыне? Его бросят на съедение собакам и хищным птицам, как трупы тех лошадей и коров, которые валялись на дороге и от которых он с отвращением отворачивался…
В такой жуткой тревоге, среди безмолвия окружающей природы его воображению рисовалось всё в самых мрачных красках. Верно ли, что его мать в Кордове? А что, если её там нет? Что, если она умерла?
С этими гнетущими мыслями он и засыпал. Ему снилось, что он в Кордове. Ночь. Изо всех окон и дверей кто-то кричит ему: «Её здесь нет, её нет, её уж нет!»
Марко проснулся, вскочив от ужаса. В другом конце вагона он увидел каких-то бородатых мужчин в разноцветных пледах. Они смотрели на него и тихо переговаривались меж собой. У него закралось подозрение: это разбойники, они хотят его убить и отнять сумку. К холоду и недомоганию теперь присоединился страх. Измученному воображению мальчика рисовались ужасы.
Трое незнакомцев продолжали пристально смотреть на него; один из них поднялся и направился к мальчику. Тогда Марко, не помня себя от страха, бросился ему навстречу, и закричал:
— У меня ничего нет! Я — бедный мальчик! Я приехал из Италии, я разыскиваю мою мать! Я. один здесь! Не убивайте меня!
Незнакомцы поняли всё — лица их выражали жалость; они принялись гладить его голову и успокаивать, они говорили какие-то слова, которых он не понимал. Один из них укрыл его своим пледом и усадил поудобнее, так, чтобы мальчик мог уснуть. И он уснул, когда уже стемнело.
Когда его разбудили, поезд подходил к станции Кордова.
Ах, с каким облегчением вздохнул Марко, с каким восторгом выскочил он из вагона!
На станции он узнал у железнодорожного служащего, как найти дом инженера Мекинес.
Была ночь. Он вошёл в город. И ему казалось, что он снова входит в Росарио. Те же прямые, длинные улицы, те же белые низкие домики… Прохожих было мало. При свете редких фонарей он натыкался на каких-то людей со странным цветом кожи: черновато-зелёным, которого не встречал ещё в жизни. Порой, подняв голову, он видел церкви причудливой архитектуры. Они вырисовывались на небе точно огромные чёрные колоссы. Город был безмолвен и тёмен, но по сравнению с мёртвой пустыней, по которой он ехал, даже этот город выглядел весёлым. Вскоре он нашёл дом. Дрожащей рукой дёрнул Марко звонок и приложил её к сердцу: оно бешено колотилось в груди.
Дверь открыла старушка, державшая лампу. Мальчик не мог выговорить ни слова.
— Кого тебе надо? — спросила она по-испански.
— Инженера Мекинес, — сказал Марко.
Старуха нетерпеливо махнула рукой и сердито заговорила, покачивая головой:
— Ну, и ты тоже с этим инженером Мекинес! Нет, пора этому положить конец! Вот уж три месяца, как мне не дают покоя! Мало того, что об этом писали в газетах, — нет, надо ещё вывесить на всех углах объявления: синьор Мекинес переехал в Тукуман.