От Гринвича до экватора

Озеров Михаил Витальевич

Идем за мальчиком. Хижина вроде избушки на курьих ножках из русских сказок: стоит на высоких сваях. Фасадом она повернута на восток. Так построены в Кампучии почти все пайотт — крестьянские домики. Сваи защищают жилище от наводнения, предохраняют от сырости. Кроме того, хижину на сваях лучше продувает ветер, да и для тигров и кабанов она недоступна. Число ступенек на лестнице, как полагается по народным поверьям, нечетное.

— Теуль чнам тхмей, — обращается к нам хозяин.

Что это значит?

— С Новым годом! — переводит Тана.

Внутри дымятся ароматные палочки. На стенах — бумажные фонарики, тоже примета Нового года.

Хозяин показался мне стариком: лицо изрезано глубокими морщинами, руки трясутся.

Но ему лишь тридцать девять. А постарел он за один день, точнее за одно утро: тогда на его глазах полпотовцы повесили жену и двоих детей. С самим Куок Ронаем, младшим сыном и дочкой обещали расправиться в следующий раз.

Ради детей надо продолжать жить. И семья, как полагается в Новый год, в нарядной национальной одежде. На хозяине — сампот, кусок светло-коричневой ткани, обернутой вокруг бедер, конец ее пропущен между ног и закреплен на поясе: получается нечто вроде коротких до колен штанов. На мальчике тоже сампот, на девочке юбка — саронг, в волосы вплетены цветы.

Хижина убрана, «очищена» для прихода бонзы. Раньше монахи всегда являлись в этот день, чтобы прочесть молитву в память усопших членов семьи. Но то было раньше. А сегодня откуда взяться монаху, если почти все бонзы убиты?

— Извините, мне нечем угостить вас, — удрученно разводит руками хозяин.

Праздничного стола в хижине нет: ни рыбы специального засола, ни вареных овощей, ни папайи — всего того, что кхмерские хозяйки обязательно готовили к Новому году.

Нет ни вина, ни водки. Правда, алкогольные напитки кампучийцы всегда употребляли умеренно; в общем, они нация «непьющая». По сей день верно то, что еще в X веке писал о них арабский путешественник: «В городах и во всей империи не найти ни одного распутника или пьяницу».

— У нас дун тиэ и того нет, — продолжает извиняться Ронай.

В таких хижинах — пайотт — живут кампучийские крестьяне

В немногих семьях на столе стоял дун тиэ — новогодний пирог из риса и кокосового ореха, обернутый в листья банановой пальмы, — риса не хватало. Но если бы только от этой традиции пришлось отказаться!

В Новый год, гласит поверье, надо прекратить ссоры, забыть о насилии, даже животных запрещено убивать. Тем не менее остатки банд Пол Пота устроили в праздник резню неподалеку от кампучийско-таиландской границы: в двух деревнях не уцелел ни один житель.

В эти дни никто ничего не покупал и не продавал. Да и как купишь, если деньги упразднены?! И вообще, что можно купить в опустошенной, разграбленной стране?

И все же кхмеры встретили Новый год в радостном, приподнятом настроении — ведь окончилось их почти четырехлетнее «хождение по мукам». Француз Франсуа Поншо, долго живший в Пномпене, после прихода к власти Пол Пота выпустил книгу «Кампучия — нулевой год». Когда я попал к кхмерам, календарь их истории показывал год первый.

В Новый год во всем мире принято дарить подарки. Но какой подарок может сравниться с тем, что получил кампучийский народ — с возвращением свободы, нормальной жизни! В праздник тысячи людей после долгой разлуки снова собрались среди своих близких. Во многих домах зажглись лампочки, пошла вода, появились кастрюли и чашки — даже они пропали после того, как полпотовцы «обобществили утварь».

В этих краях крестьяне на моих глазах возрождали гевею. Ее начали культивировать в Кампучии в 20-е годы, и скоро появились богатейшие плантации. До 1970 года почти сорок процентов дохода от экспорта приходилось на каучук. Но затем «поработала» американская авиация — нанесла по плантациям напалмовые удары. Еще более жестокие удары нанес полпотовский режим: разрушил все фабрики по

переработке латекса.

…Вечером вместе с хозяином хижины и его детьми мы отправились встречать Новый год. Куок Ронай надел на руку часы. В семьдесят пятом он зарыл их в землю (полпотовцы запрещали носить часы), а после освобождения выкопал. Неважно, что часы не ходят, Ронай снова чувствует себя не загнанным зверем, а человеком!

В центре деревни собрались все жители, вплоть до стариков и маленьких детей. Кого-то ждали. И вот все обступили парня в белой рубашке с длинными рукавами (как ему не жарко!) и девушку в белой юбке и блузке, их обнимали, хлопали по плечу.

Оказывается, юноша и девушка давно встречались, собирались стать мужем и женой. Но палачи разлучили их. Юношу насильно пытались женить, однако он отказался и, спасаясь от казни, убежал из деревни, больше года скрывался в джунглях.

Когда пришла победа, оба вернулись домой. И в Новый год отпраздновали свадьбу.

Я смотрел на молодоженов, на других жителей деревни, любовался их грациозными движениями, великолепными фигурами (кампучийцы считаются одним из самых красивых народов Азии) и думал: ведь они были приговорены к смерти! Да, их всех, всю нацию приговорили к смерти. Но они не только сбросили оковы — снова возвращаются из дикости и варварства к нормальной жизни.

…Спустя несколько дней Тана предложила:

— Сегодня у нас первый после победы концерт, пойдемте туда?

Над эстрадой — красное полотнище: «Да здравствует социалистическая Кампучия!» Тана знает чуть ли не каждого, и каждый ее знает, машет рукой, что-то весело кричит. А мне в голову приходит еще одно высказывание Андре Миго — врача по специальности, путешественника по призванию. Он в одиночку проехал на велосипеде от Парижа до Калькутты, спустился на лодке по Евфрату, участвовал в экспедиции в Антарктиду. Особенно хорошо Миго изучил Кампучию, где жил много лет. В книге «Кхмеры» он писал: «Все лица — молодые и старые, женщин и мужчин — озарены улыбкой, которая так красит своей мягкостью и нежностью даже самых некрасивых людей».

Они танцуют «Рамвон»

Кэм Тана хороша собой, а когда улыбается, становится еще красивее. На ней новое цветастое платье. Девушка сшила его из материала, выданного революционной властью.

С эстрады звучит музыка. Худой мужчина с подвижным нервным лицом играет на фортепьяно и поет. Иногда он подходит к трубе, иногда к барабану — в общем, представляет собой целый оркестр.

— Мам Бутна Рей — единственный оставшийся в живых музыкант, всех остальных убили. И единственный в Кампучии композитор, — сообщает Тана.

— А чьи песни он исполняет?

— Я забыла сказать: Рей и единственный уцелевший поэт. Он поет собственные песни.

В Кампучии я испытывал одновременно два чувства: боль и радость. Боль за кхмерский народ, на долю которого выпали нечеловеческие страдания. И радость, что эти страдания, невиданный в истории геноцид наконец-то в прошлом. Эти чувства не покидали меня и во время концерта.

Эстрада расположена возле пагоды, которую воздвигли в честь основания города. Если верить легенде, дон Пень, то есть вдова по имени Пень, в конце XIV века построила на берегу реки дом. Однажды она заметила, что по течению плывет дерево. В дупле его были бронзовые фигурки Будды. Тетушка Пень сразу поняла: это предзнаменование свыше. Вместе с соседями она соорудила возле своего дома холм (по-кхмерски — пном) и поставила на вершине алтарь с фигурками Будды. Весть о чуде облетела окрестности, и к дому вдовы потянулись люди. Так шестьсот лет тому назад родился Пномпень, его название переводится «холм вдовы Пень».