От Карповки до Норвежского моря
Шрифт:
Сразу после госов
Как только я вышел на работу, мне был вручен довольно объемный перечень замечаний и рекомендаций комиссии, которые нужно было реализовать в опытном образце и соответственно откорректировать документацию. Реализация началась по отработанной схеме составления, согласования и утверждения графика с последующим включением соответствующих пунктов в планы соответствующим отделениям и отделам института. Планировалось, что последний квартал этого года и первый квартал следующего 80-го года будет занят на опытном образце двумя основными работами — устранением замечаний Госкомиссии и передачей в эксплуатацию первых четырех подсистем личному составу. Уже давно я говорю о первых четырех подсистемах комплекса, но под этими тремя словами скрываются не только собственно подсистемы шумо- и эхопеленгования, обнаружения сигналов и связи, а также часть подсистемы встроенного контроля; аппаратура контроля помех; общекомплексная аппаратура, включающая пульт и рекордеры, часть аппаратуры первичного и вторичного электропитания, прединдикаторную обработку и часть вычислительного комплекса. Закончив эту подготовительную работу, вооруженный графиком, я во второй половине октября снова вернулся в Лицу, чтобы согласовать наш план работ с ответственным сдатчиком, командиром лодки и флагманскими специалистами дивизии и флотилии. Меня встречал прямо в Мурманском аэропорту Миша Пармет и пока мы ехали на нашем автобусе до Лицы он рассказал мне об основных происшедших событиях. Каково же было моё удивление, когда следующим утром мы поехали в М. Лопатку, где, как и прежде, эртээмка стояла, прижавшись своим бортом к «Котласу». Было впечатление, что всё вернулось вспять — Малая Лопатка, лодка, «Котлас», экипажи, толпы лаовцев, азимутовцев, агатовцев, наша шара и наш изолятор. Но это было только первое впечатление. На самом деле было много разных новостей. Прежде всего меня «обрадовали» мои помощники, которые с нетерпением ждали моего возвращения, чтобы навсегда покинуть Лицу, эртээмку, «Котлас» и оставить меня одного. Боря Наружный уходил на свою собственную работу ответственным сдатчиком на строящиеся в Северодвинске лодки 941(«Акула») и 949(«Гранит») проектов. Ирочка Торхова собиралась вообще переходить из института на ВТП и осесть в Северодвинске (дела семейные не позволяли ей больше находиться в Лице). Миша Пармет после лицевских контактов с В. Б. Идиным «продал свою душу» в организованную в нашей лаборатории группу «Скат-БДРМ» (длительные командировки были для него уже тяжелой нагрузкой), руководителем которой стал назначенный Гл. конструктором этого комплекса Новожилов, также покинувший
Плавучий док флотилии оказался свободным и лодка была сразу же туда заведена.
В течение одной недели комиссия собралась и после детального обследования к однозначному выводу о причинах, вызвавших расслоение обтекателя, придти не смогла. Было лишь установлено, что это не дефект конструкции и изготовления, а следствие механического внешнего воздействия, которое, в свою очередь, могло быть вызвано или ударом о пирс при швартовке, или ударом носа выводящего буксира при развороте лодки в бухте, или столкновением с полузатонувшим предметом в море (с топляком). Для устранения повреждения специалистами ЦНИИ технологии судостроения (я запомнил очень деятельную и энергичную женщину — начальника сектора Судареву) была предложена методика сравнительно быстрого ремонта способом закачки в поврежденный район эпоксидной смолы. Ремонт производился силами завода-изготовителя обтекателя. Вся операция, от момента обнаружения поломки обтекателя и до выхода в море на контрольную проверку, заняла рекордно короткое время — чуть больше трех недель. Поход в высокие широты перенесли на январь следующего года, а оставшиеся дни декабря мы готовили комплекс к походу. Были снова проверены все четыре подсистемы, но наибольшее внимание было уделено первой подсистеме, на которую падала основная нагрузка на этом выходе. Для Жени Щуко, который вместе с Юрой Смирновым, готовил первую подсистему к походу, это была последняя командировка в Лицу, его уже ждали на первом серийном образце на лодке дальневосточной постройки. В конце декабря, перед самым отъездом в Ленинград, я получил информацию о том, что количество «посадочных мест на прогулку к полюсу» очень ограничено и мы можем рассчитывать не более, чем на три.
Год 1980
С учетом ограниченного количества участников похода к Северному полюсу мне не пришлось много размышлять над составом нашей команды. Однозначно должны были идти специалисты по входящим в комплекс станциям ледовой разведки «Север-М», НОР-1 и НОК-1, чтобы окончательно их сдать при работе по прямому назначению, и кто-то из шапэшников для подстраховки основного постоянно действующего режима работы комплекса. Таким образом образовалась тройка наших участников похода: Юра Смирнов (ШП), В. М. Щербаков («Север-М») и ведущий инженер одного из секторов нашего 13 отдела В. М. Алексеев (НОР-1,НОК-1). Руководил походом непосредственно новый Командующей Флотилией вице-адмирал Чернов. Поход на полюс прошел успешно, если не считать, что Щербаков опоздал прилететь из Бельц и весь комплект наших ледовых станций с помощью акустиков пришлось сдавать Алексееву. Не найдя ни одной полыньи для всплытия во льдах и определив с помощью эхоледомера, что лед слишком толстый для пробивания его рубкой, выстрелили торпедой. Образовавшуюся полынью обнаружили с помощью станции НОР, а с помощью станции НОК определили её размеры и всплыли. Юра рассказывал, что даже разрешили выйти на лёд для небольшой разминки и показывал памятную фотографию. На обратном пути отличился Володя Алексеев, который получил благодарность от адмирала за помощь при устранении неисправности в лодочном телевизионном комплексе, а потом и Юра Смирнов, когда в навигационном комплексе возникли сбои в работе, а опекаемая им и отлично функционировавшая подсистема ШП помогла выйти из подо льдов по пеленгу на ледокол, обеспечивавший поход и стоявший у кромки льда. В конце 79 года в Лице рядом с нами уже стояла первая серийная РТМ (зав.№ 638) и на серийном образце комплекса работали наши коллеги водтрансприборцы, которым мы всегда помогали в трудных ситуациях. С конца января мы смогли продолжить наши работы, которые наращивались по мере институтских проработок. Лица в первой половине этого года была не очень загружена командировочным людом и многие из нас могли жить в гостинице. Ну, и всегда мы имели надежный и обеспеченный тыл на ПКЗ «Котлас».
Постепенно, пункт за пунктом, сокращался перечень замечаний госкомиссии и продвигалась работа по передаче первых четырех подсистем в эксплуатацию личному составу. Наши доработки, как и после заводских испытаний, принимали акустики и от в/ч 10729 Жорж Петровский. С нами теперь ещё постоянно работал представитель акустического полигона 5 Управления Северного Флота кап.2 ранга Немчинов (Слава, немного стеснительный, улыбчивый и обходительный). Пожалуй, самым слабым нашим местом была эксплуатационная документация, которая требовала корректировки с учетом всех изменений, которые были внесены в опытный образец. Без откорректированной документации не могло быть и речи о передаче комплекса личному составу и я обратился в наш сектор с просьбой обобщить все внесенные изменения и командировать в Лицу сотрудниц группы документации для оперативной корректировки прямо на месте. Кроме того, я просил командировать мне на помощь «девочку» для выполнения всей той работы, которую раньше выполняла Ира Торхова. Руководство нашей лаборатории всегда чутко реагировало на мои просьбы, не всегда с первого раза, не всегда быстро, но всегда чутко. В середине марта я встречал наших замечательных «девочек» из группы документации — Инну Козлову, Галю Баранову, а также Иру Матюхину, которые привезли с собой часть перевыпущенной эксплуатационной документации со всеми внесенными изменениями, а также целую пачку извещений для внесения изменений прямо здесь. А несколькими днями позже приехала непосредственно для помощи мне очень заметная «девочка» — молодой послевузовский специалист Наташа Полуботко. К сожалению, устроить в гостинице приехавших «девочек» оказалось невозможным и я разместил их в просторной 6-и местной каюте-лазарете в корме «Котласа» рядом с нашим изолятором. Чтобы не бросать их на произвол судьбы, я и сам временно переехал на житье в наш изолятор. За полтора года в Лице уже стало привычным жить непосредственно на работе. Потребовалось около полутора недель для того, чтобы вся документация в части первых четырех подсистем была откорректирована. «Девочки» уехали, а Наташа Полуботко помогала мне до июня месяца.
Лето
Лето 80-го года в Лице было для меня коротким, т. к. в конце июля я уезжал в Ленинград. У меня были вполне определенные планы на августовский полноценный отпуск и совершенно неопределенные планы на ближайшее будущее. Прошедшие два месяца были полны событий, главными из которых для нас явились устранение замечаний госкомиссии по приемке первых четырех подсистем, а также передача этих подсистем в эксплуатацию личному составу. Создалась довольно странная ситуация, когда у комплекса образовалось два хозяина. Большая часть принадлежала личному составу, а меньшая, пока, как говорили, находящаяся «в дровах», нам — «лесорубам». И эта нестандартная ситуация создавала определенные трудности в дальнейшем, когда развернулись работы по 5 и 6-ой подсистемам, которые затрагивали, естественно, и комплекс в целом. По крайней мере, с этими трудностями мы сталкивались пока командиром группы акустиков оставался Ноиль Исхаков. На лодке тоже происходили события, свидетелями которых мы были. Во-первых, лодки проекта 671РТМ готовились к передаче в 6 дивизию, которой командовал контр-адмирал Волков, будущий председатель Государственной комиссии по приемке 5-ой и 6-ой подсистем. (Виктор Яковлевич, спортивный, волевой, строгий и решительный. Его дивизию, в которую входили все построенные лодки проекта 705, высокоскоростные и маневренные, в шутку именовали «волчьей стаей»). Ушел учиться в Академию начальник РТС Слава Фролов и его место занял скромный капитан-лейтенант из команды биусовцев. Покинули нас командир лодки и старпом. Сережа Русаков ушел в дивизию к Волкову заместителем начальника штаба, а Сережа Малацион стал командиром одной из лодок проекта 671РТ. На лодку пришел новый командир кап.1 ранга Протопопов (Валентин Иванович был полной противоположностью яркой личности прежнего командира — суховаты, безэмоциональный, неразговорчивый и малоконтактный) и новый старпом кап. 3 ранга Головко (Володя, в чем-то напоминал прежнего старпома, но держал существенно большую дистанцию от всей гражданской братии). И, наконец, ещё в начале лета на Флотилии произошло историческое событие. С визитом на нашу лодку прибыл сам Главком ВМФ — адмирал Флота Советского Союза Горшков. Подготовка началась с прекращения всех прочих работ на лодке, кроме работ по её, в буквальном смысле, вылизыванию, которые продолжались дня три. Параллельно делалась генеральная (адмиральная) уборка территории Флотилии, а пирс, где была пришвартована К-524 и трап, ведущий с пирса на борт лодки, были устланы красной ковровой дорожкой. Никто из гражданских на встречу с Главкомом допущен не был и никаких докладов не делал. Визит и встреча проходила в узком кругу военных. Как потом рассказывали, самым интересным был спуск Главкома в центральный пост, где, в связи с трудностями прохождения Главкома через лодочные люки, начался и закончился осмотр подводной лодки.
Перед отъездом в Ленинград я попросил Володю Балаша, который оставался в Лице, отдать наши небольшие «долги» личному составу после официального завершения работ по передаче первых четырех подсистем и быть за старшего
Новое назначение
Я настолько вжился в работу на опытном образце, настолько привык к обитанию на лодке и, вообще, настолько привык к командировочной жизни, что считал естественным продолжение своей деятельности до полного завершения испытаний и сдачи «Ската». Вернувшись из отпуска, я был полон решимости отказаться от предложения Владимира Борисовича и приготовился к серьезному разговору. Разговор состоялся, но совершенно другой и в сентябре я снова оказался в Лице. Пока на опытном образце проводились работы на первых четырех подсистемах после их госиспытаний, были приняты основные решения о порядке и сроках введения в строй пятой и шестой подсистем и их испытаниях, а уже в августе в Лицу отправились первые «пятерочники и шестерочники» для доработок этих подсистем, проведения их заводских и последующих Государственных испытаний. Объем доработок подсистем был настолько велик, что, практически, был сопоставим с полной их модернизацией. В самом общем виде это выглядело так: помимо чисто аппаратных изменений в 5-ой подсистеме, связанных с переходом из инфразвукового диапазона в область более высоких частот (низкочастотное шумопеленгование при непрерывной буксировке антенны), заново вставал вопрос о взаимодействии с УПВ, т. к. существенно уменьшалась длина антенны; по 6-ой подсистеме необходимо было откорректировать всё программное обеспечение с учетом проведенных испытаний классификатора «Аякс» и накопленных данных о физических алгоритмах классификации. В обе подсистемы вводились свои самостоятельные пульты, что приводило к определенным изменениям в общекомплексной аппаратуре и системе обмена информацией с БИУС. И если пятая подсистема представляла собой автономную группу аппаратуры, то шестая была самым тесным образом связана с другими подсистемами, главным образом с первой, из информации от которых она «выуживала» классификационные признаки. Поэтому изменения частично затрагивали и эти части комплекса. Совершенно отдельно стоял вопрос обеспечения требуемой надежности работы 5 и 6 подсистем. С учетом того, что все изменения и дополнения необходимо было проводить прямо на установленной на лодке аппаратуре, задача введения в строй этих подсистем намного усложнялась. К этому времени в институте уже была практика руководства особо сложными работами, особенно на выезде, первыми лицами института. Руководство всеми работами по введению в строй 5-ой и 6-ой подсистем было поручено Д. Д. Миронову, тому самому Дим Димычу, который в 78 году сдавал в Северодвинске НОР и НОК и отморозил уши, но сейчас это уже был заместитель Директора института по научной части. Со своей стороны, Дим Димыч потребовал, чтобы в работах обязательно принимал участие представитель комплексной лаборатории из группы Главного конструктора. В. Б. Идин предложил мне легализовать мой новый статус в качестве Руководителя группы Главного конструктора — и. о. зам. Гл. конструктора комплекса и вновь отправиться в Лицу. Одновременно он сказал, что В. А. Балаш уже много раз обращался к нему с просьбой оставить его в Лице на следующий этап работы и сейчас представляется удобный случай это сделать, назначив его ответственным сдатчиком вместо меня, а согласие Балаша уже имеется. На мое замечание, что Балаш очень конфликтный и неуживчивый в коллективе человек Идин ответил, что, с одной стороны, не видит другой кандидатуры, а с другой — ведь там будет ещё и руководитель группы, имея в виду меня, в которую он, естественно, будет входить. Вопроса возвращаться на опытный образец или нет для меня не было и я дал свое согласие. Сразу был подготовлен приказ, в котором я освобождался от своих обязанностей и получал новые, а также назначался ответственный сдатчик некто Балаш. Таким образом, наконец-то, комплекс обретал не какого-то там заместителя, а полноценного ответственного сдатчика. Кандидатура Володи Балаша не вызвала у Директора никаких сомнений. В середине сентября я снова возвращался в Лицу.
Часть 5
Западная Лица (второй этап)
Первые впечатления, новые знакомства
Лица встретила меня прохладной погодой и теплом гостиницы «Северное Сияние». Совершенно случайно мой 411-й номер оказался свободным и я, как прежде, его «оккупировал». Что такое одиночный номер в «эсэс» возможно помнят все, кому довелось там пожить. Это крошечный тамбур с дверью в туалет с душем и комнатка площадью в 5–6 квадратных метров с кроватью, столиком и стулом, но очень чисто, уютно и для гарнизонной гостиницы на «краю Земли», можно сказать, отлично. Первым, кого я встретил, оказался наш водитель автобуса. Иван Георгиевич, всегда мрачноватый и угрюмый, искренне обрадовался и ошеломил меня вопросом: «Борис Владимирович, вы снова будете начальником?». Я замялся с ответом и совершенно не придал никакого значения этому вопросу. От него я узнал, что Владимир Александрович Балаш и практически все наши живут на «Котласе». Мы договорились, что он часам к 10 утра подъедет к бюро пропусков и отвезет меня в Большую Лопатку. На «Котласе», который стоял у стацпричала, меня радушно встретила администратор Танечка Евсеева и я отправился в нашу шару. Никого там не застав, двинулся в изолятор, где встретился с Володей Балашом. Буквально после двух-трех минут разговора я был поражен теми изменениями, которые с ним произошли. Это уже был совсем другой Балаш. В его интонациях появилась к обычной самоуверенности надменность и высокомерие. На вопросы о положении дел Володя отвечал очень неохотно, а на некоторые из них отвечал своим любимым выражением «это не мои гайки», хотя «гайки» — то были именно его и ничьи другие; о людях, с которыми работал, отзывался недоброжелательно и всячески давал мне понять, что теперь он здесь, а не я, представляет институт. Его прямо-таки распирало тщеславие. Было совершенно ясно, что он очень недоволен моим приездом. Уже через несколько дней, когда я «осмотрелся в отсеках», я понял, что Володя потрясающе быстро разрушил всю выстроенную нашу систему внутрискатовских и внешних взаимоотношений. Во всей Лице не было ни одного места, где сохранились бы наши прежние дружеско-деловые отношения. Балаш был в конфликте со всеми: с командованием и командой «Котласа» (и можно было только удивляться, что у нас ещё сохранялся изолятор, где Володя и проживал); с нашими коллегами с «Водтрансприбора»; с командованием лодки, акустиками и флагманскими специалистами; с гостиницей Балаш не конфликтовал, а просто не поддерживал никаких отношений и неудивительно, что наших там почти не было; не было никого из нашей команды, кто-бы не сталкивался с черствостью и высокомерием Балаша; даже с водителем автобуса у него были далеко не лучшие отношения (мне стал понятен вопрос, с которым меня встретил Иван Георгиевич). И, в конце концов, не так уж важно было быть со всеми в дружбе, гораздо важней было четко выполнять свои обязанности. А этого тоже не было и через некоторое время у меня состоялся серьезный разговор с Володей. Я вынужден был ему напомнить о его обязанностях и что, ничего другого, кроме обязанности четкой организации работ, делового взаимодействия с ЛАО и Флотом и ответственности за сдачу комплекса у него нет. После этого наши отношения долгое время оставались весьма натянутыми. Натянутость ещё больше увеличивалась, т. к. с моим появлением, Балаш не мог этого не заметить, по многим вопросам и наши, и чужие обращались сразу ко мне. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы восстановить прежний наш имидж в глазах людей, с которыми нам приходилось ежедневно сталкиваться. А тогда, когда я вышел из изолятора после первого разговора с Балашом, я почти столкнулся со стремительно двигавшимся мне навстречу к. т. н., младшим научным сотрудником лаборатории Б. С. Аронова Валерием Иосифовичем Зархиным. (Вероятно Аронов, будучи сам доктором наук, считал, что с буксируемой антенной могут работать только остепененные эмэнэсы — сначала Гурвич, теперь Зархин). Мы обменялись взглядами и кивнули друг другу. Раньше мы не были очно знакомы, но безошибочно вычислили друг друга. С этих кивков началось наше знакомство, совместная работа и дружба. Валера Зархин, безудержно стремительный в движении и в работе мысли, с мгновенной реакцией, щедро одаренный природой умом, литературными и музыкальными способностями, наполненный бесчисленным количеством научно-технических идей, с потрясающим умением контактировать с людьми, с редким сочетанием бескомпромиссных бойцовских качеств с качествами расчетливого игрока, неистощимый фантазёр и «мюнхгаузен», прекрасный кулинар и душа компаний.
Весь конец этого года производились доработки аппаратуры, шла подготовительная работа к началу швартовных испытаний и формировались команды сдающих и принимающих пятую и шестую. Возобновились «боевые действия» с ЛАО и предприятием ЭРА. Первые силами группы гарантийного надзора устанавливали пульты подсистем 5 и 6, а вторые делали кабельный перемонтаж. Всеми вопросами, связанными с перекомпановкой рубки гидроакустики, занимались опытные специалисты «Малахита», мои давнишние знакомые Юра Колесников, Толя Якубов и Андрей Краснопольский, которые поочередно приезжали в Лицу. На стыке всех вопросов с лодкой от нас, пролетарцев и омнибусовцев, как и раньше, нёс постоянную вахту зам. Гл. конструктора лодки С. Хорюшин. Пульт 5-ой подсистемы (половина стандартной стойки) устанавливался левее пультовой секции ШП, для чего самописец основного тракта ШП подняли наверх, а пульт классификатора (стандартная пультовая стойка) устанавливался на место бывшего пульта станции «Арфа-М», между эховской секцией пульта и пультом станции «Штиль». Параллельно шла настройка приборов и стыковка их между собой, а также совместные работы начатые практически с нуля с пролетарцами в тандеме УПВ-ГПБА. Кроме настройки приборов 5 и 6 подсистем производилась отладка ЦВС этих подсистем. Особенно большой объем работ бы у 6-ой подсистемы. Практически менялось всё программное обеспечение.
Второе завоевание гостиницы
Если восстановление нормальных деловых отношений в рабочей сфере происходило само по себе, так сказать, в процессе, то в сфере бытовой нужно было их специально восстанавливать и причем скорее дружественные, чем деловые. Прежде всего это касалось гостиницы. Ведь почти все наши жили на «Котласе», а те два-три человека, кто умудрился поселиться в ней, жили в постоянной готовности её покинуть в соответствии с подписанными обязательствами. Сразу после моего июльского отъезда в гостинице появился новый директор, которая только слышала от своих сотрудниц о былых хороших отношениях с ленинградцами. Володя Балаш, как я уже сказал, вообще не стремился поддерживать какие-либо отношения с гостиницей. Его вполне устраивала жизнь на «Котласе», а в своих морфизовских коллег «влюблен он был мало». Через администраторов своего 4-го этажа я получил самую первую информацию о новом директоре. Это была Ия Вахтанговна Коваленко, строгая женщина и жена заместителя начальника тыла Флотилии полковника Коваленко, визит к которой я и решил нанести. В один из дней, после обеда, увидев через открытую дверь директорского кабинета отсутствие там посетителей, я попросил разрешения войти. За столом сидела, судя по всему, высокая женщина, жгучая брюнетка с красивым лицом грузинской царицы Тамары. Пытаясь сразу же начать деловой разговор, я с трудом удержался от рвавшихся из меня комплиментов. Представившись, я рассказал всю нашу историю с момента появления в Лице, рассказал о нашей дружбе с гостиницей и благонадежном поведении и закончил свою речь, выразив горячее желание многих наших сотрудников найти приют в стенах «Северного Сияния». По ходу моей речи несколько раз звонил телефон и по манере разговора я действительно убедился, что Ия Вахтанговна строгая, деловая и энергичная. Вполне возможно, что я произвел приличное впечатление и она попросила официальное письмо от института с ходатайством Флотилии, одновременно предупредив, что сейчас в гостинице нет ни одного свободного места. Вечером я поделился своими успехами с Зархиным и он сразу же предложил мне своё участие в последующих переговорах, а также посоветовал завтра же напечатать письмо прямо за моей подписью. Чистые фирменные морфизприборовские бланки были в наших бумажных делах ещё с первого этапа работ и я напечатал короткое письмо, подписав его как заместитель Главного конструктора комплекса, нахально опустив только исполнение этих обязанностей (это была праведная ложь). Текст письма был без всяких гарантий об оплате, а просто с обоснованием просьбы на 15–20 гостиничных мест. Ставя свою подпись под ходатайством, флагманский РТС Флотилии кап. 1 ранга Евгений Ильич. Ибрагимов посоветовал получить еще подпись комдива и я отправился в «волчью стаю». По дороге я решил не обращаться к тогда ещё незнакомому мне адмиралу Волкову, а попросить подписать уже знакомого мне волковского нач. штаба кап.1 ранга Петра Матвеевича. Моргулиса. В тот день ни Волкова, ни Моргулиса в Лице не оказалось и дивизией командовал зам. нач. штаба, наш бывший командир, кап.1 ранга Русаков. Сережа очень тепло меня встретил, мы поговорили о жизни и о делах и на моей бумаге появилось: «Ходатайствую. Русаков».