От Карповки до Норвежского моря

Тесляров Борис Владимирович

И вот, вооруженная ИКУ, лодка отправилась в свой первый выход в 1978 году. Наладочный выход продолжался около полутора суток в самом ближайшем от завода испытательном полигоне. Погода нам благоприятствовала, море было спокойное. Придя в район, раскрепили стрелу и прежде всего начали отрабатывать лодочные маневры — погружение и всплытие с заваленной стрелой и «зависание» лодки без хода. Действиями экипажа непосредственно руководили командир лодки Русаков и очень опытный командир БЧ-5 Андронов. Лодка погружалась и всплывала на самом малом ходу при минимальных дифферентах на нос и на корму соответственно. По аналогии с авиацией это можно было сравнить с вертикальным взлетом и посадкой самолета. Маневр «зависание» без хода в подводном положении удался не сразу. После сложных операций по дифферентовке лодки и нескольких попыток управления рулями глубины наш боцман стал показывать настоящие чудеса, играя рычагами управления, как на нежнейшем музыкальном инструменте, и мы зависли на глубине 50 м. Впервые в истории отечественного подводного флота атомоход «висел» на глубине без хода. Затем наши икушники поработали со стрелой, вращая её с левого борта на правый и останавливая на различных курсовых углах, а также проверили управление положением измерительных гидрофонов и излучателей и их работоспособность. На фоне опытного, спокойного и уверенного в своих действиях Лёвы Дмитриева заметно выделялся своей быстротой и находчивостью очень толковый молодой инженер Саша Болонин, а на рабочем выходе он проявил ещё удивительную смелость и самоотверженность. Когда всё уже было позади и мы готовились идти домой, командир лодки, прекрасно понимая, что при работе вполне возможны и нестандартные ситуации, решил ещё отработать варианты погружения и всплытия с «отваленной» стрелой в различных её рабочих положениях. Мне был задан вопрос выдержит ли стрела в таких положениях гидродинамические нагрузки. Но ни я, ни мои коллеги не могли дать точный ответ на этот вопрос — среди нас не было конструкторов ИКУ. Командир требовал ответа и я на свой страх и риск сказал, что наша стрела выдержит всё. Это были действительно уникальные маневры и полученный опыт пригодился экипажу уже на рабочем выходе при измерениях. Конечно же, нельзя было абсолютно всё учесть и мы рисковали. Как поведет себя стрела, если придется всплывать в заклиненном

её положении по курсовому 0° или любому возможному другому, а наверху будет штормить? Как поведет себя стрела, закрепленная по-походному, если будет штормить? Как поведет себя в этих ситуациях лодка? И еще очень много различных как, на которые никто не мог дать заранее ответы. Вообще, мне кажется, что за годы нашей работы на головной лодке мы все так много и многим рисковали, что лучше об этом не вспоминать. Иначе получится довольно скучная и мрачная картина. Ведь, по-большому счету, нам повезло!! Когда мы шли назад в Северодвинск и находились в надводном положении море слегка разволновалось баллов до двух-трех и ИКУ выдержало ещё и первое испытание на прочность. Через два дня мы выходили на первый этап ходовых испытаний. Начиналось мероприятие «Куплет-2». Так получилось, что ни Председатель комиссии, ни один из его заместителей не смогли приехать на этот выход. Полномочия заместителя Председателя комиссии от разработчиков комплекса были даны мне, а от военных — В. М. Пьянову. Теперь уже наша команда была существенно больше. В ней были комплексники и специалисты по всем первым четырем подсистемам, по пульту и общекомплексным прибором, антенно-измерительная группа была представлена Баскиным, Лабецким и Андреевым, управлением ИКУ занимались Дмитриев и Болонин. Когда мы пришли в полигон, там нас ожидала совсем не штилевая погода с усиливающимся ветром. Лаовцы вместе с моряками быстро освободили стрелу и мы начали погружение по уже отработанной экипажем методике. Первый этап ходовых испытаний комплекса начался, как сказали бы на Флоте, фактически. Организационная особенность измерений с ИКУ заключалась в том, что за один цикл погружения нужно было выполнить как можно больший объем измерений. Просто «висеть» под водой с выдвинутой стрелой или просто двигаться, не производя никаких измерений, было недопустимо. Поэтому наша команда работала очень интенсивно, четко и слаженно, хотя и не без рабочих разногласий между антеннщиками-измерительщиками и первой подсистемой, где одним из главных действующих лиц уже был Б. А. Сидоров. Собственно идея измерений электроакустических характеристик антенн с помощью ИКУ была впервые реализована в 1975 году в рамках научно-исследовательской работы «Гряда» на основной антенне комплекса «Рубикон» для измерения её чувствительности. Это было на дизельной подводной лодке (пр. 641Б) и стрела была сравнительно небольшой длины (10–12 м). При использовании ИКУ значительно увеличивается точность измерений по сравнению с точностью традиционных измерений с использованием вспомогательных плавсредств, существенно повышается достоверность измерений за счет хорошей повторяемости результатов измерений и сокращается время проведения этих работ.

В самый разгар измерений у нас возникла неисправность в механической части системы управления положением гидрофонов. Предположительно мы решили, что по каким-то причинам застопорило кабель или кабель соскочил с направляющего ролика. Обсудив ситуацию, мы пришли к выводу, что для устранения неисправности необходимо всплывать, не заваливая полностью стрелу на борт, а оставив её в рабочем положении, т. к. опасались возможности разрыва кабеля. Володя Пьянов и я пошли к командиру. Высказав всё, что он о нас думает с хорошо всем знакомым «ёбть», Русаков отдал приказ о всплытии. Эта уникальная операция с блеском была произведена экипажем, а с обеспечивающего нашу работу СКР по радио сообщили, что наше всплытие было похоже на появление лохнесского монстра. Прав был наш командир, когда на наладочном выходе отрабатывал нестандартные ситуации с ИКУ. Наша ситуация была нестандартна вдвойне — всплытие с незаваленной стрелой да ещё при неспокойном море. Волнение моря оценивалось в 3 балла. Была сформирована «спасательная» команда, в которой номером один был Саша Болонин, сразу и безапелляционно заявивший, что устранять неисправность будет он. В состав команды входил ещё монтажник-лаовец, два моряка из экипажа лодки и я. Мы одели на себя спасательные жилеты и специальные пояса, к которым с помощью карабина был прикреплен фал, оканчивающийся также карабином. Когда мы выбрались в ограждение рубки, волны переваливались через лодку с борта на борт и нам приказали подождать с выходом на палубу пока лодка медленно разворачивалась носом на волну. Как только мы ступили на палубу, то сразу же зацепили карабины за низкий леер левого борта и начали медленно продвигаться в нос к башне поворотного устройства, которая теперь служила своеобразным молом, о который разбивались волны. Добравшись до башни, Саша отцепился от леера и к его карабину был прикреплен другой карабин от длинного страхующего фала, который держали моряки, и он начал переход по фирменному набору на нос стрелы, а моряки постепенно освобождали страхующий фал. Монтажник-лаовец и я, в свою очередь, страховали моряков. Добравшись до оконечности стрелы, Саша с ловкостью циркового акробата начал распутывать кабель. Наше предположение подтвердилось-кабель соскочил с направляющего ролика и запутался в наборе стрелы. Вся операция вместе с возвращением в прочный корпус заняла примерно один час, за который мы все продрогли и промокли насквозь. Вернувшись, мы переоделись, я зазвал Сашу и лаовского монтажника в нашу генераторную, где мы, чтобы не простудиться, выпили по «соточке». Потом я пошел к старпому, который по моей просьбе приказал начальнику снабжения выдать мне одну тельняшку, которой я и наградил Сашу Болонина за самоотверженный труд. Чтобы лишний раз не рисковать, мы погрузились с заваленной на борт стрелой и продолжили наши работы. После долгой зимней стоянки в Северодвинске строители устранили все замечания Госкомиссии по приемке лодки и она внутри сверкала чистотой, замешанной на ещё свежем запахе краски. Перед самым выходом в море офицерская кают-компания приняла полностью законченный вид и на левом её борту, во всю её длину и высоту, появилась идиллическая картина (или панно) речного пейзажа средней полосы России. Широкая река, с одного берега к которой подступал лиственный лес, на середине реки небольшая лодочка с рыбаком, другой берег, заросший небольшими кустами и прибрежной высокой травой. Картина была выполнено в светло-зелено-голубых спокойных тонах и кому-то должна была напоминать о родных местах, кому-то о местах отдыха, кого-то просто успокаивать или предаваться различным мечтам. Но, как выяснилось чуть позже, почти все офицеры, которые были ещё совсем молодыми мужчинами, при каждом посещении кают-компании внимательно рассматривали одно и то же место в прибрежных кустах, где художник или специально, или так получилось случайно несколько сгустил краски и появились некие очертания. Эти-то очертания и привлекали к себе тщательное внимание, которые, в зависимости от степени фантазии каждого, кому-то представлялись просто стоящей в кустах девушкой, кому-то полуобнаженной, а кому-то совсем обнаженной и которые вызывали горячие и бурные дискуссии, явно не способствовавшие успокоению и умиротворению. Правда, возникавшее возбуждение плавно сходило на нет после первых же ложек супа, куда по долгу службы корабельный доктор капитан-лейтенант Саша подсыпал успокаивающие и умиротворяющие бромосодержащие вещества. Весь выход занял почти четверо суток. Первый этап ходовых испытаний был позади. Мы смывали с себя в котласских саунах запах лодки и, конечно, отмечали наш первый подэтап дружно пропетого «второго куплета».

Пятая подсистема и входящие

После возвращения в Северодвинск, пока велась обработка результатов измерений, ИКУ оставалось на лодке. И только когда закончилась обработка и полученные характеристики антенн полностью соответствовали требованиям программы, мы дали «добро» на демонтаж ИКУ. Следующий выход лодки в море был совмещен с проверками навигационного комплекса, нашим наладочным выходом перед вторым этапом ходовых испытаний и сдачей серийных станций, которые входили в наш комплекс, и ориентировочно был назначен на середину 20-х чисел июня. Тогда мы ещё и не думали об отделении испытаний первых четырех подсистем от пятой и шестой, хотя две последние вызывали большую тревогу, а Паперно абсолютно был уверен, что вместе с ними комплекс нам будет не сдать. Но, как бы там ни было, мы начали подготовку к наладочному выходу по всем подсистемам комплекса. В это время работы по подготовке к испытаниям 5-ой подсистемы возглавлял уже руководитель разработки С. Л. Вишневецкий (Сергей Львович, милейший интеллигентный человек, чрезвычайно скромный, выдержавший множество несправедливых упреков в процессе разработки новой подсистемы и доведший её до логического завершения-успешных госиспытаний). В Северодвинск была доставлена буксируемая антенна и мы совместно с пролетарцами начали работы на «седле» по подготовке системы «антенна — УПВ» к совместной работе, для выполнения которой к нам был командирован начальник сектора, в котором буксируемая антенна разрабатывалась, Б. С. Аронов (Борис Самуилович, из числа наших корифеев акустического отделения, доктор наук, прародитель ГПБА) со своими сотрудниками: ст. инженером А. К. Рачковым (Толя, светлая голова и отличные руки, вступающий в любой разговор со слова «объясняю» и поддерживающий его бесконечно долго, главный специалист по объяснениям) и механиками Н. В. Витвинским, В. П. Максимовым и Г. П. Палюлиным — истинно «золотые руки». Затем приехал начальник конструкторско-технологического сектора Г. П. Михин (боевой и решительный, в котором сразу угадывалась командирская флотская школа). Оба начальника наравне со своими сотрудниками работали на «седле». Это была первая скатовская буксируемая антенна с кабель-тросом длиной 600 метров и активной частью длиной 400 метров, оболочка была выполнена из полиэтилена, а в качестве заполнителя применялось дизельное топливо. Параллельно производилась отработка системы бесконтактного контроля положения антенны (СБКП) её разработчиком А. М. Бестужевым (Толя Бестужев, тогда сотрудник комплексной лаборатории, немногословный, ответственный и трудолюбивый молодой инженер). В то время пятая подсистема комплекса называлась подсистемой шумопеленгования в инфразвуковом диапазоне частот (сверхнизком) и предназначалась для обнаружения дискретных составляющих в спектрах шумов гребных винтов, а использование буксируемой антенны предполагалось в сложном «старт-стопном» режиме буксировки, при котором уровень низкочастотных гидродинамических помех за счет обтекания антенны водой должен был быть минимальным. Одновременно с нами проходило все те же этапы испытаний УПВ и это был период нашего первого тесного сотрудничества с представителями «Пролетарского завода», хотя многие разработчики 5 подсистемы (комплексники, специалисты и антеннщики) уже были с ними знакомы по работе на Дальнем Востоке при совместных испытаниях станции «Аврора-П» и УПВ «Руза-П». К этому времени все входящие в комплекс станции, кроме НОРа, НОКа и эхоледомера «Север-М» уже были опробованы в работе и находились в различной степени готовности к испытаниям. Отлично функционировала на каждом выходе станция миноискания «Арфа-М», которую заботливо сопровождал Олег Ванюшкин, и акустики имели уже хорошие практические навыки работы. Её использование при проходе узкостей, а также при погружении

и всплытии существенно помогало управлять лодкой в сложных ситуациях и не оставляло сомнений о её отличной работе и по прямому назначению. По тактике использования она тяготела к командирскому комплексу управления и у экипажа уже зрело предложение о выносе пульта управления из акустической рубки в центральный пост. На каждом выходе, при каждом погружении и всплытии Володя Шумейко «воевал» со своим измерителем скорости звука «Жгут-М», но добиться устойчивой его работы и обеспечивать акустиков достоверным разрезом скорости звука по глубине ему пока не удавалось. Каждый раз возникали трудности при калибровке измерителя. Женя Каленов был полностью готов к сдаче и ему нужно было лишь время, чтобы лодка походила на разных глубинах и скоростях для установки порогов начала кавитации гребных винтов. После своих швартовных испытаний станции ледовой разведки НОР-1 и НОК-1 молча стояли в центральном посту, приткнувшись своими спинами к акустической рубке. Вообще-то, для их сдачи нужны были ледовые условия, но программами была предусмотрена имитация ледовых условий работой под надводным кораблем. Телеграмма с вызовом Славы Нагибина уже была отправлена в институт. Очень тяжело шла подготовка к сдаче эхоледомера «Север-М», которому также для «полного счастья» нужны были ледовые условия. Но часть испытаний (эхолотный режим и режим определения волнения моря) могла быть проведена на открытой воде. Владимир Михайлович Щербаков со своим помощником никак не мог выйти на уровень полной готовности к сдаче. До выхода в море у нас оставалось ещё около двух недель, чтобы полностью подготовиться к сдаче станций, в нас входящих.

Наладочный выход

В море мы вышли не в середине 20-х числах июня, а в 10-х числах июля. Выход откладывался несколько раз из-за неисправностей навигационного комплекса и занятости специально оборудованного полигона для испытаний станции «Арфа-М». На этом выходе нас было около 35 человек — комплексники и специалисты по всем подсистемам, пульту и общим приборам, а также наши и не наши по всем входящим станциям. В качестве обеспечивающего корабля, как и раньше, нам был предоставлен СКР. Лодочного обеспечения на наладочный выход мы не получили, но зато получили разрешение на использование режима эхопеленгования, который ещё ни на одном выходе не включался. Поскольку все входящие в комплекс станции были уже первыми серийными образцами, принимались они представителями военной приемки ЛАО, но сдавались ещё их разработчиками. Уже по пути в полигон для сдачи станции «Арфа-М», как только мы ушли под воду, Женя Каленов начал калибровку своей станции и установку порогов срабатывания сигнализации, определив таким образом докритические скорости хода на различных глубинах. После этого была произведена проверка порогов срабатывания и станция «Винт-М» первой в составе ГАК «Скат» прошла испытания, а для Жени это был последний выход в море в нашей компании. Кроме нас на лодке было человек 8 агатовцев, которые не пропускали ни один выход, делая безуспешные попытки заставить «двигаться» свой «Омнибус», несколько «медвежатников» во главе с Главным конструктором НК «Медведица» В. Г. Пешехоновым (нынешним Директором ЦНИИ «Электроприбор»), которые подстраховывали навигационный комплекс (в числе многих запомнившихся эпизодов этого выхода мне вспоминается и знакомство с Пешехоновым, когда, расположившись в гиропосту на средней палубе 3-го отсека, он рассказывал мне о своей «Медведице», а потом я рассказывал ему о нашем «Скате») и много лаовцев, рассредоточенных по всем отсекам лодки. Несмотря на то, что лодка уже принадлежала Флоту, её до наших госиспытаний 5 и 6 подсистем сопровождали специалисты завода-строителя в рамках гарантийного надзора. Был ещё один аспект большого присутствия лаовцев. Для большинства из них выходы в море были своеобразным материальным поощрением (командировочные, надбавки к окладам и подводные). Мои дружеские отношения с экипажем на этот раз обернулись приглашением начальника хим службы (к своему стыду забыл его имя и фамилию) расположиться у него в каюте в 7 отсеке, что я с благодарностью и принял. Как мы все и ожидали, проблем с испытаниями станции «Арфа-М» не было. С первого же захода с большим упреждением по дистанции были обнаружены, установленные для испытаний на полигоне мины (безусловно, без боезарядов). А вот с Гл. конструктором станции произошел забавный случай. Уже после успешных испытаний Эраст Эдгарович и я стояли в проходе средней палубы второго отсека в районе каюты замполита и о чем-то беседовали. Рядом с дверью в каюту на переборке был закреплен переносной радиометр (такие радиометры были в каждом отсеке). В это время начхим проводил замеры газового состава воздуха и Беркуль спросил его, как функционирует и что показывает этот прибор. Начхим снял прибор, кратко объяснил принцип работы и включил его. Стрелка радиометра еле заметно дернулась и вернулась почти на нулевое значение. Затем, заметив на руке Беркуля часы с фосфоресцирующим циферблатом и стрелками, он попросил его поднести руку к прибору. Стрелка чуть-чуть отклонилась от нуля. Беркуль был очень удивлен и встревожен, но начхим успокоил его тем, что это микроскопическая доза, на уровне естественного фона и не страшна для его жизни — «светиться» он от неё не будет.

На переходе в в другой полигон я стал жертвой очередного розыгрыша. Я находился в 7 отсеке, когда в каюте начхима зазвенел корабельный телефон. Он снял трубку, послушал и подозвал меня. Я услышал раздраженный голос командира: «Борис Владимирович, ёбть, срочно в центральный, телефон». И я, как ошпаренный, рванул из 7 отсека, продираясь по узким отсечным проходам, переходя с одной палубы на другую и с опаской открывая подозрительно свистящие крышки межотсечных люков. Влетев в тишину центрального поста, я стал глазами искать телефон, а рассерженный командир сказал, что я им уже осто… осточертел с этим телефоном и он его скоро выбросит. Я же, как загипнотизированный, потянулся к трубке, снял её(!!!) и сказал алё. В центральном раздался взрыв, взрыв смеха.

На этом выходе в составе комплекса уже были две подсистемы шумопеленгования — с использованием носовой и буксируемой антенны. И если для первой подсистемы и режима высокочастотной связи четвертой подсистемы каждый наш предыдущий выход можно было считать наладочным и к этому выходу, предшествовавшему ходовым испытаниям, они функционировали уже достаточно стабильно и надежно, то все другие подсистемы мы должны были сейчас опробовать. Правда, работу пятой подсистемы с выпущенной антенной мы решили не проверять, чтобы не подвергать лишнему риску сложную электромеханическую систему «буксируемая антенна-УПВ», и ограничились лишь тестовыми проверками аппаратной части подсистемы. В те времена ни 5-ая, ни 6-я подсистемы не имели своих собственных пультов, а индикация и управление их работой осуществлялось с шапэшной секции пульта. Когда дело доходило до органов управления 5-ой подсистемой, то больше всего начальнику РТС, нашим акустикам, а также командиру и другим членам экипажа, имевшим разрешение на вход в гидроакустическую рубку, нравился маленький шильдик на пульте с выгравированными и окрашенными в красный цвет словами «Кнопка отсекатель за крышкой». В аварийной или определенной тактической ситуации при нажатии этой кнопки в гондоле должен был опуститься нож гильотины и отсечь нашу антенну от барабана и отпустить её в свободное плавание. Здесь явно, хоть и в форме многочисленных шуток, сказывалось негативное отношение той части Флота, которая должна была эксплуатировать необычную и сложную подсистему комплекса. Возможно, что мы совершили ошибку, решив не выпускать антенну на этом выходе, т. к. заранее избежали бы неприятностей, которые поджидали нас на ходовых испытаниях. Хотя, кто знает, как сложилась бы тогда ситуация? Сейчас сказать трудно.

Впервые на этом выходе мы смогли проверить работу мощной подсистемы эхопеленгования. Это было запоминающимся событием, особенно, когда мы слышали «мелодию» излучения простых или сложных сигналов и возвращение эхосигнала легким ударом по корпусу лодки. Сразу хорошо показала себя подсистема обнаружения гидроакустических сигналов при работе СКРа своим эхолокатором. Сложнее дело обстояло с трактом шумопеленгования, использующим бортовые антенны. Наши акустики ожидали от него не только обнаружение целей в секторах курсовых углов, недоступных основной антенне, что, конечно же, имело место, но и на больших дистанциях. А вот последнего-то и не было, т. к. несмотря на большую эффективную площадь каждой из бортовых антенн, они находились в районах с существенно большим уровнем собственных акустических помех, который к тому же ещё никак и не нормировался, как это делалось в носовой оконечности. Да и потом этот тракт, который и назывался-то дополнительным трактом шумопеленгования, был предназначен в большей степени для лодок проекта 949, где должен был использоваться как тракт шумопеленгования с повышенной разрешающей способностью для выделения из авианосного ударного соединения (ударной группы) главной цели-авианосца и выдачи исходных данных для нанесения по нему удара ракетами типа «Гранит». (Ведь в тактико-техническом задании на разработку комплекса, которое получил институт, в первых строках было написано, что комплекс предназначен для установки на ПЛ пр.949 и на других ПЛ большого и среднего водоизмещения. И первые «скатовские» контакты с проектантами лодок начинались с ЦКБ «Рубин», с решением вопросов его установки на ПЛ пр.949. Когда же проектирование лодки пр.949 отодвинулось вправо, СПМБМ «Малахит» выступило с предложением дальнейшей модернизации лодок проекта 671РТ и установкой на них, в частности, ГАК «Скат»).

При постоянной работе основного тракта шумопеленгования делала первые попытки подсистема классификации целей, но, как правило, данные её объективной классификации не совпадали с субъективной классификацией целей на слух нашими акустиками, которые оказывались правы. На этом выходе мы заметили одну особенность работы наших акустиков, которая, как оказалось, была характерна для акустиков всего нашего Флота. Несмотря на то, что имевшийся в аппаратуре шумопеленгования автоматический обнаружитель уже показывал наличие цели, акустики не докладывали об этом в ЦП до тех пор, пока цель не проявлялась в тракте прослушивания, пока они её не слышали своими собственными ушами. Делали, вернее не делали, они это потому, что сразу же после доклада о цели в ЦП они получали оттуда команду классифицировать цель. А как можно было её классифицировать, когда она ещё не слышна. Вот тут-то и должен был брать на себя эту задачу классификатор, но даже когда он и срабатывал, то при сближении с целью она оказывалась другого класса. Принципиально задача объективной классификации решалась впервые, а алгоритмы обработки информации и принятия решения в различных акустических условиях были ещё не отработаны.

Володя Шумейко был несколько огорчен, что «Жгут-М» не захотел сдаться и его испытания переползали на наши ходовые. Да и для нас это было не очень приятно, т. к. при сдаче подсистемы ШП иметь гидрологический разрез очень и очень полезно.

Слава Нагибин мужественно выдержал напор военных и тяжесть нахождения под днищем надводного корабля, как и разработчики эхоледомера «Север-М», который отработал в эхолотном режиме и сумел даже определить волнение море, которого не было. Теперь над тройкой ледовых станций как дамоклов меч нависла проверка работы в реальных условиях подо льдом.

На этом выходе мы не могли проверить работу тракта связи с повышенной скрытностью излучения, т. к. для этого нам нужна была одна из двух лодок проекта 675, оснащенных аппаратурой «Штиль-1», приход которой в Северодвинск был запланирован только непосредственно на ходовые испытания. Трое суток нашего наладочного выхода подходили к концу, мы всплыли, и, поблагодарив за работу, отпустили наше корабельное обеспечение до ходовых испытаний. Проветрившись, снова ушли под воду и пробыли там еще двое суток в интересах навигационщиков и биусовцев. И только потом пошли в Северодвинск.