От Кремлёвской стены до Стены плача…
Шрифт:
– А ты вот, ну что ты за учитель.
Он месяц с нами промучился и ушел.
В школе нам на большой перемене давали булочку, такую небольшую булочку, чтобы мы подкрепились. Шпана у нас эти булочки отнимала, в классе их была целая группа. В это время в кинотеатрах шел фильм «Секретарь райкома». В этом фильме секретаря подпольной партии райкома поймали немцы. Он партизан, а прикидывается простым человеком – крестьянином, придуривается. Его немец уговаривает:
– Слушай, ты будешь есть бела булка, ты будешь иметь три корова, ты нам помогай, делай нам помогать.
В
Вот у нас в классе подходит кто-нибудь: «Ты, хочешь есть бела булка, иметь три корова», – и возьмут булку у тебя и отнимут.
После этого учителя военного пришла учительница старой закалки, ей уже лет было, наверное, 50, но нам казалось, она уже такая маленькая, сухонькая, но очень строгая. У нее в руках всегда была длинная линейка. Она эту линейку не выпускала из рук. Сейчас говорят: «Нет, детей строго воспитывать нельзя». Но только дети почувствуют вашу слабость, панибратство – все, они вас уважать перестанут. Новая учительница объясняет урок или спрашивает домашнее задание, кто-нибудь начинает болтать или фокусы устраивать, как раньше, она треснет линейкой кому-нибудь и сразу он притихает, смирно сидит, рожи не строит.
И в такой военно-политической обстановке я и был назначен классным организатором с этим дисциплинарным журналом. В классе большинство хотело учиться, а эта группа всех терроризировала, мешала учиться. Я по-хорошему подхожу и говорю:
– Слушай, парень, ты на уроке не кричи, если ты еще будешь кричать, я тебя все-таки запишу.
А он говорит:
– А мы тебе по морде надаем.
Я говорю:
– Ладно, хорошо, надаете по морде, но мне все равно, перестаньте хулиганить, все равно запишу.
Я в открытую говорил. Кого туда запишешь в журнал дисциплинарный? И сидишь и думаешь. В итоге дисциплинарный журнал был пустой. Учительница у меня журнал дисциплинарный брала, пишет в нем красными чернилами. «Что у тебя все тихо сидели что ли?» Учительница наша была с огромным с опытом и, видно, понимала, что такой советский способ организации дисциплины в классе ставит меня в крайне затруднительное положение и перестала проверять мой журнал, а вскоре их вообще отменили во всей школе. В учебе я заметно подтянулся и четвертый класс я уже завершил нормально.
Однажды, правда, попал с этой булкой, которую нам давали в школе. Рядом со школой была толкучка, это маленький базарчик. Люди толкутся, у одной один товар, у другой – другой товар. Сейчас бы это назвали тусуются. Перекупают друг у друга. Я выхожу из школы, булку эту в карман. Через рынок иду, а тут рядом с военного завода рабочие выходят и эти булки покупают у школьников: «Булка есть? Есть булка?» Три рубля, что ли, она стоила по рыночным ценам. Подходит:
– Парень, есть у тебя булка?
Я говорю:
– Да есть.
– Давай, на, тебе три рубля и отдай нам булку, а то у меня ребенок болеет.
Я только отдал свою булку, меня милиционер за шиворот поймал и повел меня в милицию, в отделение. Он говорит:
– Ты зачем булками торгуешь, спекулянт?
Я говорю:
– Какой же я спекулянт, если она
Он говорит:
– А зачем тебе деньги, что ты ей продал?
Я милиционеру не сказал, что мне надо папиросы купить или что-нибудь, кто мне денег даст, я же втихаря покуривали. Милиционер говорит:
– Ты из какой школы?
Я ему какую-то назвал школу. Он в блокнотике вроде чиркнул чего-то. Я думаю: «Все, сейчас поймали, тюрьма». Он мне говорит:
– Ладно, иди, если еще раз попадешься, все пока. Не буду родителей вызывать.
Я думаю: «Ну и на том спасибо, что родителей не вызываешь», – так про себя, конечно. Я ему:
– Дяденька, спасибо. Спасибо, что отпустили, – и я побежал домой.
Некоторые ребята подрабатывали, всем деньги нужны, то резинку для рогатки купить или клетку для птиц. Как подрабатывали? Купят пачку папирос (100 штук), такая большая была пачка бумажная, сядут у магазина, откроют пачку и по одной продают. Если целую пачку покупать, то получается подешевле, а по одной они подороже. Идут рабочие, денег нет на большие пачки, а 2–3 папиросы могут купить. И уже бизнес получался: пацаны распродадут сигареты, вторую тащат коробку, и так пошло. Денег у них всегда карманные были. Или некоторые сделают себе ящик. В ящик положат ваксу, крем сапожный, щетку и сидят: «Кому почистить сапоги?» – чистят сапоги и получают за это деньги.
Уроки стал делать тщательно, некоторые стихотворения я знал наизусть заранее, потому что брат учил вслух все это, и я по второму кругу пропахал всю эту программу.
Когда в пятый класс пришел, я очень любил новые учебники. Перед началом занятий в пятом классе дали мне новые учебники. Ботаника особенно понравилась. Красивый цветок нарисован на обложке, шиповник, по-моему. И новые книги так хорошо пахли, я их несу, нюхаю, принесу и нюхаю-нюхаю: и так корешки понюхаю и так понюхаю. Мама говорит:
– Ты что это все нюхаешь? Что ты там нашел?
Я говорю:
– Мне так нравятся новые книжки нюхать.
Она говорит:
– Ты лучше почитал бы их заранее и посмотрел, а то все нюхаешь. Уже один раз пронюхался в деревне, что на второй год остался.
Я говорю:
– В деревне все учебники были старые и много учеников нюхало и пахли они навозом.
И так и тетрадки нюхал, карандаши нюхал. Все очень мне нравилось.
Нравилось приходить в школу после ремонта, когда осень приходит, деревья в золоте, освещенные мягким прощальным солнцем. Все покрашено, пахнет хорошо свежей краской.
Директор у нас был строгий, лысый, с клюшкой. Бывает, раз – за шею зацепит, аккуратно, конечно, чтобы не повредить ничего: «А ну-ка, иди сюда. Ты что тут бегаешь?» Перед институтом я был пионервожатым в пионерском лагере и знаю, что такое дети и какие они непредсказуемые. И сам был такой, поэтому у меня опыт воспитания детей большой с пятого класса. Лавируешь между разными детьми как корабль между льдинами, чтобы тебя и там не задавило, не затерло и тут, если ты их сильно поприжмешь. Но они понимали, когда я им внушал нехорошо нарушать дисциплину. Я говорю: