От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю
Шрифт:
В упадок пришли не только стены и здания. Нарушения канона религиозных практик, которые Ездра наблюдал по пути, закрепились и в столице. Там обосновались люди самых разных племен, и иудеи открыто сочетались браками с чужаками [164] . Ездре тут же начали доносить об иудеях, не соблюдавших исконные установления, правила чистоты веры и ритуалов, благодаря которым община сохранила свою целостность в изгнании. Как ни трудно было переносить вид разрушенного города, однако духовное падение его жителей ввергало Ездру в отчаяние. Забросив все дела, он полдня взирал на разрушенный город и его обитателей.
164
Pakkala описывает напряженные отношения, сложившиеся между вернувшимися из Вавилона изгнанниками, галахической группой (от «галаха» – совокупность законов, содержащихся в священных текстах иудеев), и так называемыми «людьми земли», прожившими этот период на родине (Pakkala, Ezra the Scribe. P. 265.
Когда же подошло время вечернего жертвоприношения, Ездра заставил себя прийти в храм, но не нашел сил для проведения ритуала. В отчаянии он разорвал на себе одежды, бросился на землю и возрыдал. Совладав наконец с собой, он начал молитву, в которой жестоко порицал тех из «народа Израилева», кто оставался в родных краях и чьи беззакония столь ужасали вернувшихся изгнанников [165] .
Все больше и больше народу стекалось посмотреть на только что вернувшегося высокопоставленного сановника царя Артаксеркса, который явился во всем великолепии, а теперь валялся на земле и обвинял местных жителей в том, что они глубоко оскорбляют их Бога. Они же чувствовали его правоту и рыдали. Ездра предложил им заключить новый завет с Богом и, лишь получив согласие, поднялся и принял клятву от вождей. После чего покинул собрание, постился и «плакал о преступлении переселенцев».
165
Езд. 9.
Затем было объявлено, что все, кто был в вавилонском плену, должны собраться в Иерусалиме. Сыновья и дочери изгнанников собрались и ожидали Ездру. Они мокли и мерзли под проливным дождем, будто сам их Бог рыдал, глядя на них. В конце концов Ездра предстал перед собравшимися и потребовал, чтобы все они изгнали жен, взятых из иных народов, и рожденных от них детей. Далее вернувшиеся должны были строго обособиться от всех иных племен. Те, кто принес с собой из изгнания самую чистую и сложную форму верования, поклялись держаться вместе и достичь духовного обновления Иерусалима [166] .
166
Езд. 10.
Но как добиться от изгнанников выполнения новых клятв? Ездра понимал: для укрепления веры в Бога нужно что-то еще. И он решил дать своему народу писание. Но какую роль это писание могло бы сыграть в Иерусалиме? У книжника был план, который он скрупулезно привел в действие. Для начала требовался деревянный помост. Ездра выбрал для него стратегически важное место – площадь перед восстановленными Водяными воротами, выбрал себе двенадцать сопровождающих, которые символизировали двенадцать племен одного народа, и симметрично, по шесть человек справа и слева от себя, расставил их на помосте. Всех до единого известили о том, что Ездра делает нечто очень важное [167] .
167
Неем. 8.
Поднявшись на возвышение, Ездра увидел огромную толпу народа и, развернув свитки, начал зачитывать их содержание. Люди тут же склонились до земли, как повергались в присутствии своего бога или его наместников в храме [168] . Но они находились не в храме, и Ездра предстоял перед ними не как священник. Он всего лишь держал в руках свиток. Люди впервые поклонялись своему Богу, явленному в форме текста [169] .
Ездра начал чтение, но тут возникла проблема: его понимали далеко не все. Переместить книги из каморки переписчика на площадь и явить их народу оказалось непросто. Слова писания не предназначались для последовательного чтения обширной аудитории: их собрали из множества источников. Древнееврейский язык Библии был сложен, а значительная часть слушателей владела только арамейским – общим языком всего региона. Заметив трудности, возникшие у слушателей, Ездра понял, что сказания и законы, которые он читает народу, необходимо переводить и растолковывать [170] . Долгие часы Ездра читал, переводил и разъяснял тексты, так что они стали понятны даже неграмотным. Закончив, он перешел к молитве, в которой повторил зачитанные прежде сказания от Сотворения мира до Авраама и Исхода, оформив тем самым великое повествование, которое в один прекрасный день достигнет Луны.
168
Неем. 8: 5–6.
169
Fried, Ezra and the Law. P. 37–38, 43; Pakkala, Ezra the Scribe. P. 279; Tigay J. H. The Torah Scroll and God’s Presence // Built by Wisdom, Established by Understanding: Essays on Biblical and Near Eastern Literature in Honor of Adele Berlin, ed. by Maxine L. Grossman. Bethesda: University Press of Maryland, 2013. P. 323–340. P. 328ff. Tigay рассуждает о том, каким образом свиток может воплощать собой божественную сущность. См. также: Karel van der Toorn. The Iconic Book: Analogies Between the Babylonian Cult of Images and the Veneration of the Torah (The Image and the Book: Iconic Cults, Aniconism, and the Rise of Book Religion in Israel and the Ancient Near East, ed. by Karel van der Toorn. Leuven: Peeters, 1997. P. 229–248) –
170
Collins J. J. The Transformation of the Torah in Second Temple Judaism // Journal for the Study of Judaism. Vol. 43 (2012). P. 455–474. См. также Неем. 8: 8.
В эпизоде, где народ преклонил колени перед текстом, Ездра открыл истинное значение своего возвращения в Иерусалим. Он хотел гораздо большего, нежели от имени персидского царя взять в свои руки важный опорный пункт империи или восстановить некий город. Ездра стремился к Иерусалиму и храму, потому что желал изменить обычай поклонения иудеев Богу. В изгнании Писание оставалось лишь артефактом. Только в Иерусалиме оно могло вновь стать святыней, соответствующей по значению храму.
Древнееврейские писания давным-давно стали фундаментальным текстом, вернее, совокупностью текстов, определяющей отличие группы людей от их соседей, вобравшей в себя ее коллективный опыт, содержавшей впечатляющую многовековую историю о начале всего сущего и накопившей для поддержания самой себя значительные ресурсы, в том числе школы, писцов и книжников. Но в тот момент, в руках Ездры, фундаментальный текст обрел еще одно свойство: он был провозглашен священным и стал самостоятельным объектом поклонения.
Своим чтением Ездра положил начало конфликту между книжниками и священниками: ведь именно священникам изначально принадлежали все права на проведение ритуала. Ездра тоже был священником, но он изменил свою религию, поскольку писец и книжник вовсе не обязан был им быть [171] . Публичное чтение Писания Ездрой вылилось в переворот, угрожавший положению самого могущественного класса иудейского общества.
Конфликт между священниками и книжниками разворачивался на протяжении следующих двух столетий, когда иудеи имели возможность жить в Иерусалиме и обладать все большей автономией, особенно в те времена, когда интересы Персидской империи были обращены в какие-то иные края. Усиление Иерусалима шло на пользу священникам и их святыне, самому охраняемому месту в городе, – храму [172] . Храм сохранял свое значение, но Ездра, сделав священным текст, создал конкурирующую силу.
171
Whitters M. F. Baruch as Ezra in 2 Baruch // Journal of Biblical Literature. Vol. 132. № 3 (2013): 569–584, 582; Himmelfarb M. A Kingdom of Priests: Ancestry and Merit in Ancient Judaism. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2006. P. 12.
172
Неем. 13.
Повествования о Ездре были созданы порознь и, как многие части древнееврейской Библии, содержат несколько текстовых слоев, написанных в разное время. Книжники, жившие во времена относительного спокойствия, последовавшие за эпохой Ездры, переработали эти сказания о материальном и духовном восстановлении Иерусалима в последовательные повествования, вошедшие в два различных, хотя и взаимосвязанных сюжета, которые дошли до наших дней как Книги Ездры и Неемии (моя реконструкция возвращения Ездры основана именно на этих книгах и данных исторической науки).
Покуда иудеям разрешалось жить в Иерусалиме, власть в городе распределялась между губернатором, священниками и книжниками, которые совместно управляли населением, со временем начавшим определять себя как этническая группа под названием «евреи». Но этот период относительного спокойствия был непродолжительным, и Иерусалим оказался под властью Александра Македонского, а затем его наследников, погрязших в междоусобицах.
Позднее Иерусалим привлек к себе внимание набиравшей силы Римской империи. В 70 г. римские легионы захватили Иерусалим и вновь разрушили с таким трудом и тщанием восстановленный храм. С прекращением храмового служения почти утратили силу соблюдавшиеся многими поколениями правила, регламентирующие отношение к высшим святыням, – те, на которых покоились привилегии левитов.
Эту ситуацию разрядило решение Ездры о превращении перемещаемого письменного текста Писания в средство поклонения Богу. Идея, родившаяся из опыта вавилонского изгнания, отлично пригодилась в условиях нового рассеяния. После повторного разрушения храма евреи стали совершать богослужения в синагогах, и службы эти отправляли не священники, а раввины – книжники, способные читать и объяснять Писание [173] .
В наши дни многим хорошо знаком образ раввина, который со свитком в руке читает прихожанам священный текст. Но эту общепринятую практику еще нужно было изобрести, что и сделал книжник Ездра, вернувшись в Иерусалим. Чтение Ездрой Писания создало иудаизм в известной нам форме. Как раз в то время, когда евреи формировали свою этническую идентичность, обособляясь от остального населения страны, они превращались в людей книги – или людей свитка, если учесть форму, в какой существовало Писание, представленное Ездрой.
173
Himmelfarb, Kingdom of Priests. P. 171.