От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю
Шрифт:
Барельеф с клинописным текстом, обнаруженный в Нимруде
Но и в Лондоне надписи выдали свои тайны отнюдь не сразу. На это потребовались долгие годы и усилия нескольких поколений ассириологов. Начав с имен, известных по другим источникам [94] , они медленно докапывались до значений клинописных значков. В конце концов Ниневия – именно этот город отыскал Лейард – смогла заставить мир услышать о себе. Она явила ему неведомый доселе шедевр: «Эпос о Гильгамеше».
94
Подробно
Люди изустно передавали друг другу сказания с тех самых пор, как научились общаться символическими звуками, и используют эти звуки для передачи повествований о прошлом и будущем, о богах и демонах, повествований, которые обеспечивают большие и малые народности совместным единым прошлым и общими перспективами. Сказания также сохраняли человеческий опыт, учили слушателей тому, как действовать в определенных ситуациях и избегать распространенных ошибок. Важнейшие сказания о сотворении мира или основании городов зачастую исполняли нараспев; этим занимались специально обученные барды, заучивавшие их наизусть и исполнявшие при определенных обстоятельствах. Но никто не записывал этих сказаний, даже когда письменность была давно уже изобретена. Барды чрезвычайно точно запоминали тексты и, старея, передавали их своим ученикам и наследникам.
Письменность была изобретена в Месопотамии пять тысяч лет назад для других целей – экономических и политических взаимоотношений. Одно из сказаний о возникновении письменности повествует о царе Урука, который, желая передать угрозу правителю враждебного государства, начертал знаки на куске глины. Увидев непонятные знаки, которые передавали содержание слов, произнесенных царем Урука, соперник тут же покорился ему – настолько он был изумлен чудесной способностью противника заставить глину говорить [95] . Письменность, доверенная сословию писцов, способствовала централизации власти в городах и управлению их окрестностями.
95
Vanstiphout H. Enmerkar and the Lord of Aratta // Epics of Sumerian Kings: The Matter of Aratta. Atlanta: Society of Biblical Literature, 2003. P. 49–96.
И все же в один прекрасный день, через сотни лет после изобретения письменности, кто-то из этих мастеровитых писцов решил приложить свои умения к другой сфере деятельности и начал превращать сказание в череду клинописных знаков. Вероятно, его глубоко затронула какая-то из историй, рассказанных бардом, и он решил увековечить ее. Он мог знать, например, что бард расстался с жизнью, не успев подготовить себе замену. Или, оторвав взгляд от табличек с росписью торговых балансов, попытался вспомнить историю, услышанную много лет назад, и обнаружил, что память не сохранила важных подробностей. А может быть, какая-то другая причина навела писца на мысль о том, что при должном терпении и достаточном запасе глины неуклюжие значки, которыми он день за днем отмечает доходы и расходы или отправляет сообщения контрагентам, можно использовать и для того, чтобы записать большое сказание.
На этой гравюре, сделанной Лейардом собственноручно, изображен происходивший под его руководством демонтаж большого барельефа в Ниневии
Письменная фиксация устного сказания оказалась жизненно важным явлением в истории человечества, и совершенно не важно, как именно это произошло. Впервые сказительство, находившееся в сфере деятельности бардов и осуществлявшееся устным образом, пересеклось с письменностью, принадлежавшей дипломатам и счетоводам. Результат этого не слишком естественного сочетания превзошел все ожидания: так возникло первое из великих письменных повествований.
«Эпос о Гильгамеше» обрел свою каноническую форму около 1200 г. до н. э. [96] , однако зародился на много веков раньше. А действие его происходит в еще более древние времена – в эпоху царствования Гильгамеша, царя Урука. Сказание
96
The Epic of Gilgamesh. N. Y.: Norton and Company, 2000 (Эпос о Гильгамеше / Пер. с аккад. И. М. Дьяконова. М. – Л.: Наука, 1961).
97
Epic of Gilgamesh, tablet I, line 20 (Эпос о Гильгамеше. Табл. I).
98
Здесь и далее «Эпос о Гильгамеше» цит. в переводе И. М. Дьяконова. (Библиотека всемирной литературы. Т. 1. Поэзия и проза Древнего Востока. М.: Художественная литература, 1973.)
Но в истории Гильгамеша отнюдь не все гладко и хорошо. Гильгамеш, правитель города, безудержно своеволен, жесток и несправедлив. Чтобы испытать его, боги создали могучего смутьяна и поселили его в окрестностях города. Тут эпос переносит читателя в дикие края, и устрашающие, и восхищающие горожан. Возмутитель спокойствия, Энкиду, был необычным существом – звероподобным человеком, не желавшим иметь дело с людьми и предпочитавшим общество диких зверей. Из Энкиду требовалось сделать настоящего человека, а для этого его надо было переселить из глуши в город. Правитель города Гильгамеш взял дело в свои руки, повелев храмовой блуднице Шамхат отправиться в дикие края и соблазнить Энкиду. План сработал. Проведя семь дней в близости с женщиной, дикарь изменился, и звери отвергли его. Шамхат убедила Энкиду, что судьба его отныне связана с людьми, он отправился с ней и, попав в город, стал другом Гильгамеша. Город же значительно выиграл от этого.
Преданность Энкиду новой жизни и другу подверглась испытанию, когда они вдвоем отправились в самое дикое из известных мест, отдаленный лес в горах современного Ливана. Жители Месопотамии боялись леса – ведь там его извели еще в эпоху возникновения первых крупных поселений. Если скромные хижины можно было построить целиком из глины, то для крупных зданий – дворцов, храмов, библиотек – обязательно требовались балки, а древесину для них было непросто добыть. Градостроителям приходилось отправляться за древесиной все дальше и дальше, в лежащий на краю света Ливан. Такова была бытовая основа великих приключений героев эпоса.
Явившись в лес, друзья столкнулись с его стражем, чудовищем Хумбабой. Нужно было расправиться с могучим противником, чтобы получить неограниченный доступ к прекрасной древесине, и они, не откладывая, взялись за это опасное, но необходимое для строителей городов дело. Литература приняла сторону города против захолустья, по-видимому, из-за того, что была неразрывно связана с городской цивилизацией.
Как сообщает сказание, Гильгамеш и Энкиду триумфально вернулись в Урук, но результат оказался не столь хорош, сколь они ожидали. Выяснилось, что чудовищу Хумбабе покровительствовали боги, и теперь они совместно решили покарать Гильгамеша смертью его друга Энкиду. Когда же кара осуществилась, Гильгамеш был настолько удручен потерей друга, что не верил в смерть Энкиду, «пока в его нос не проникли черви», – урок всем царям, слишком рьяно строящим города.
Безутешный после смерти дорогого друга, Гильгамеш покинул город и скитался в глуши, одичав, почти как незабвенный Энкиду. В конце концов ему удалось отыскать дорогу в загробный мир, находившийся на дальнем острове. На этом пути Гильгамеш встретился с Утнапишти. Немыслимо древние Утнапишти и его жена, единственные из людей, уцелели во время великого потопа. Предупрежденный заблаговременно, Утнапишти отказался от своих богатств и построил корабль, на который собрал по паре всех живых существ. Начался ливень, вода затопила весь мир, а когда дождь стих, корабль остановился у вершины горы. Утнапишти выпустил голубя, и тот вернулся. Потом настала очередь ласточки, которая тоже вернулась. «Ворон же, отправившись, спад воды увидел, / Не вернулся; каркает, ест и гадит». Но даже Утнапишти, переживший потоп, не мог даровать Гильгамешу вечной жизни. Гильгамешу пришлось скрепя сердце смириться с тем, что и он смертен, – обстоятельством, равняющим его со всеми остальными людьми.