От маминой звездочки в государственные преступницы
Шрифт:
Вспомнив пару песен о птицах и потихоньку спев их сыну, София снова начала читать.
«Скоро уже вообще все эти долбаные стихи наизусть выучу», - подумала она, - «Была бы хоть хорошая поэзия, а тут вообще что попало».
Девушка начала шепотом декламировать одно из стихотворений Пушкина, которое ей запомнилось.
Блеща средь полей широких,
Вон он льется!.. Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон.
«Ну вот что за ерунда?» - подумала София, - «Солнце
Пали все лучшие… В землю зарытые,
В месте пустынном безвестно легли!
Кости, ничьею слезой не омытые,
Руки чужие в могилу снесли…
Нет ни крестов, ни оград, и могильная
Надпись об имени славном молчит…
Выросла травка, былинка бессильная,
Долу склонилась — и тайну хранит…
Были свидетелем волны кипучие,
Гневно вздымаются, берег грызут…
Но и они, эти волны могучие,
Родине весточку вдаль не снесут!
Окончив чтение, София заплакала.
«Правильно, все лучшие пали, а Соня, как вариант похуже, осталась… Скоро поедет тоже к кипучим волнам на Ладожское озеро…»
Решив отвлечься, София пролистала другой сборник стихов Пушкина.
«Вот точно такой же, только если в прошлом была вырвана одна страничка, то тут их просто склеили. Интересно, что там прячется?» - подумала девушка и аккуратно разъединила листки.
«К Чаадаеву», - прочла девушка.
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
«А вот это хороший стих», - подумала София, - «Не зря страничку заклеили… Действительно, все надежды на лучшее взяли и испарились, как утренний туман».
Девушка продолжила чтение. Окончив читать, София вытерла вновь набежавшие слезы и шепотом сказала:
– Нет, все это брехня, сказки для утешения. Звезда пленительного счастья не взойдет, Россия ото сна не вспрянет. И хоть тятенька говорил, что у меня есть все шансы увидеть новый мир, похоже, я его не увижу. А ты, Феденька, - девушка обратилась к сыну, - Надеюсь, доживешь до этого момента.
2 июня проходило так же, как и все предыдущие дни. Различия были незначительные. Однако, тишину в больничной камере нарушил шум открывающейся двери.
«Что произошло?» - подумала София.
В камеру вошел жандарм и поставил на стол девушке бумагу и чернильницу.
– Скоро этап, поэтому остается последняя возможность написать прошение, заявление или еще что-нибудь. Письма писать уже нельзя. Ты сразу не отказывайся, посиди, подумай, - сказал он и вышел.
«Нет, прошение писать не буду», - решила София, - «Спасибо, Эми, в чувство меня вернула, мозги обратно вправились, так что теперь я с ужасом думаю, что чуть было не написала его».
Вдруг в голову Софии снова пришли воспоминания, надо которыми она размышляла пару дней назад – о том, как Алексей говорил
«А вот это можно написать», - подумала София, - «А то совсем дурная, взяла на себя то, чего не было, ладно, уже хоть после суда»
«В дополнение к моему письменному признанию от 1 мая 1887 года заявляю, что та информация была написана мною по глупости, необдуманно и вследствие моего плохого состояния памяти. Я, Собольникова София Львовна, действительно поддерживала подготовку к взрыву и принимала непосредственное участие в его организации, подготавливала реактивы, однако, недавно вспомнила, что в разговорах с Алексеем Леоновым мелькали фразы вроде «указание сверху», «другие люди», которым я в свое время не придала значения. Поэтому я ни в коем случае не отрицаю, что принимала активное участие в подготовке покушения на N, но не имею права говорить, что была единоличным организатором».
Поставив внизу дату и подпись, София несколько раз перечитала документ, пришла к выводу, что он вполне удачный и максимально поясняет ее позицию и отдала его жандарму.
Вскоре эту бумагу уже читал комендант.
«Совсем дура эта Собольникова», - подумал он, - «Люди, наоборот, на мертвых все максимально сваливают, чтобы самим чистенькими выйти, а она еще раз пишет о том, что была одним из организаторов взрыва. Путевки на тот свет себе размножает».
Этот документ, так же как и предыдущее признание, был убран подальше под сукно, чтобы не ворошить еще раз прошлое.
3 июня.
С самого утра София находила в некотором беспокойстве. На этот раз в голову девушки пришла мысль, как сбежать на свободу. Девушка перебирала поочередно все варианты и отметала их один за другим.
«Во время прогулки сбежать невозможно… По коридорам тоже, наверное, невозможно… Да и вообще, как я в коридор смогу попасть…» - размышляла София, - «Да, наверное, отсюда никак выйти нельзя».
Девушка в беспокойстве ходила туда-сюда по камере, чем привлекла к себе внимание жандарма.
– Чего ходишь? – услышала она, - Что, опять что-то в голове поехало?
От этой реплики София остановилась как вкопанная.
«Да, в голове уже начало что-то ехать… Спасибо тебе, мужик, хоть притормозил меня», - подумала девушка и села на табурет.
«Да, пятнадцать лет – не вечная каторга, но все же, на свободу прямо сейчас попасть было бы совсем неплохо», - подумала София, - «Вот только как я туда попаду… И как я с малюткой буду прятаться…»
Девушка посмотрела на сына и прошептала:
– Допустим, Феденька, я тебя к Бирюковым подброшу. Ты уж прости свою мамку за такие мысли, но месяцем раньше – месяцем позже… Разницы никакой. Но вот как мы с тобой в Москву доберемся? Без денег и документов? Ладно, я и на товарняке подъехать смогу, а тебе каково будет? Холодно, ветер, так что вариант не самый удачный…
София продолжила размышления вслух:
– А других вариантов вообще нет… Ну ладно, Феденька, оставила бы я тебя здесь, передали бы тебя Бирюковым, но как бы я на волю попала? Никак, наверное…