От сентября до сентября
Шрифт:
У нас тут проходят соревнования: кубок «Известий», первенство города и другие. Первенство Ленинграда выиграла девчонка с результатом 7,6, так что Оля Верховская могла бы стать чемпионкой города на Неве…»
Казанцев вслух дочитал письмо, отложил его в сторону, тут же позвонил на междугородную и заказал Ленинград на девятнадцать часов.
— Нет, не кто подойдет, — сказал он в трубку. — Любу Хабарову. Это общежитие, ее позовут. — Он озабоченно вздохнул и несколько минут сидел молча, глядя на стол.
— Ваша первая ласточка? — спросил я.
— Да. Первая из моих воспитанниц оканчивает
Передо мной на столике лежал большой целлофановый кулек с конфетами, рядом поздравительная открытка. Профессиональное любопытство взяло верх, я прочитал:
«Олечка! Поздравляем тебя с семнадцатилетием! Желаем отличного здоровья, успешного окончания школы и свершения в этом году всех твоих спортивных задумок. Будь счастлива, Оля.
Леонид Алексеевич и ребята ДЮСШ».
— Завтра у Оли Верховской день рождения. Будем поздравлять. — Он, взглянув на часы, заторопился. — Простите, не привык опаздывать. Ребята уже в сборе…
Мы вышли в вестибюль. Два десятка воспитанников старшей группы в тренировочных костюмах уже расположились полукругом у журнального столика, на котором высилась горка школьных дневников. Казанцев поздоровался с ребятами, сел к столику и взял верхний дневник.
— Так… Начнем обзор наших достижений за минувшую неделю.
Проверка дневников продолжалась минут пятнадцать. Некоторые Казанцев откладывал в сторону, не открывая: был убежден, что там все нормально.
Началась разминка. Леонид Алексеевич побежал во главе своих воспитанников; он на ходу отдавал команды, делал замечания, подбадривал, шутил.
— Продолжать бег, — приказал тренер, а сам подошел ко мне, несколько минут смотрел на своих ребят со стороны и влюбленно проговорил: — Какие прекрасные дети! Жаль только, что многие из них через полгода уйдут…
— Придут другие, — сказал я.
В тот вечер мы засиделись в кабинете Казанцева. Он ждал звонка, несколько раз напоминал междугородной. Наконец дали Ленинград, но Любы Хабаровой не оказалось в общежитии. Леонид Алексеевич заметно расстроился и перенес разговор на следующий день.
Когда мы вышли в вестибюль, я был удивлен тем, что, несмотря на поздний час, ребята были в полном сборе.
— Почему они не уходят? — спросил я у Казанцева.
— Без меня не уйдут, — ответил он. — Будут ждать хоть до утра.
Мы шумной ватагой по улице Комбинатовской направились в центр поселка. Мороз давил под сорок, но ребята, казалось, не замечали стужи: шутили, толкали друг друга в снег, оживленно беседовали с тренером. Стройная фигура Казанцева возвышалась над ребячьей толпой, как корабельная сосна над подростом и, казалось мне, готова была в любую секунду прикрыть этот подрост, защитить от любых непогод.
Постепенно компания редела.
— До свидания, Леонид Алексеевич, — говорил кто-нибудь из ребят, сворачивая к своему дому.
— До встречи, — отвечал Казанцев. — Передай родителям, что я хотел бы с ними повидаться.
— До свидания, Леонид Алексеевич.
— Спокойной ночи, Лариса. Советую побыстрее наладить отношения с товарищем Менделеевым.
— До свидания, Леонид Алексеевич.
— Всего доброго,
— До свидания, Леонид Алексеевич. Если будете говорить с Любой Хабаровой, передайте от нас привет и скажите, что мы ее очень ждем.
— Передам непременно. Она вами довольна. Спокойной ночи…
За перекрестком улиц Ленина и Пушкина мы остались втроем: Казанцев, я и Оля Верховская. Тренер и ученица живут рядом, в соседних домах.
— До свидания, Леонид Алексеевич, — произнесла Оля, перебрасывая из руки в руку свою спортивную сумку.
— Поздравляю тебя, Олечка, с днем рождения. Персонально. Скажи родителям, что наша школа награждает тебя путевкой в Ленинград… на соревнования. Очевидно, полетим в конце недели…
— До свидания, Леонид Алексеевич, — протянул руку я.
— Нет уж, — возразил Казанцев. — Раз пришли к дому, то зайдем в дом. Ничего крепкого не обещаю. Сам в рот не беру и другим не советую. А ужином Римма Петровна нас наверняка угостит. Крепкого чайку попьем. С лимоном. И спокойно побеседуем о прошлом, настоящем и будущем советского спорта вообще, а коряжемского в частности…
ГРОЗДЬ ЧЕРНОПЛОДНОЙ РЯБИНЫ
Я
в долгу
перед Бродвейской лампионией,
перед вами,
багдадские небеса,
перед Красной Армией,
перед вишнями Японии —
перед всем,
про что
не успел написать.
В. Маяковский
Пишу эти строки и поглядываю на полочку, где в берестяном сосуде красуется подаренная гроздь черноплодной рябины. Ворошу страницы рукописи и сожалею о том, что пора ставить последнюю точку. Жаль расставаться со своими героями, с новыми друзьями, вошедшими не только в книгу, но и в сердце. Трудно откладывать в сторону записные книжки и дневники, со страниц которых смотрят люди, ставшие дорогими и близкими.
…Иду через машинный зал бумажного производства на встречу руководителей комбината с рабочими. Людей в пролете не видно, а четырехметровая лента офсетной бумаги скручивается на выходе в килограммы и тонны. Этим процессом управляет у пульта Светлана Абрамовна Слюсарева. Между громадами двух бумагоделательных машин размещается остеклённый пульт. Вот где благодать для художника, пишущего портреты современников! Пристраивайся в стороне с мольбертом — и рисуй: натура перед тобой и никуда не уйдет до окончания смены. Но прежде чем взять кисть и сделать первый мазок, надо подняться на пульт и побеседовать с этой остроумной, веселой, гостеприимной женщиной. Сумеешь затронуть нужную струну — Светлана Абрамовна вроде шутя поведает тебе свою жизнь, семейную и производственную. С гордостью сообщит, что работает на третьей очереди комбината со дня пуска. Вспомнит, как училась в вечернем техникуме, как растила детей. Сын окончил восьмилетку и пошел в ГПТУ (это она крайне одобряет, поскольку в юности надо поскорее получить добротную профессию и вместе с нею — самостоятельность; потом, если есть способности и желание — учиться дальше), а вот дочь решила кончать десятилетку, но дальнейшей своей дороги пока не представляет. И это плохо. Дорогу надо намечать заранее, чтоб не тыкаться потом как слепой котенок…