От Терека до Карпат

Коломиец Владимир Г.

– Знаю, Никиша, знаю. Да разве одним этим дом помнится? Вон сынишка спит. Его и меня помни. Тебя не было, а он так намотался, на помотался. Даже дрова брался колоть, хекал-хекал, как старичок, а самого топор перевешивает. А ему сколь еще всего без отца достанется?

– Ну ладно, не каркай.

– А что не каркать? Тяжко мне, Никитушка.

– Табачку нигде близко нету? – почему-то спросил Никита.

– Что?

– Да ладно… На нет и суда нет.

Никита очнулся и увидел над собой небо. Он видел, как Большая Медведица, опустив морду, принюхивается к чьему-то следу, как Скорпион шевелит хвостом, ища, кого ему ужалить. На мгновение его охватил невыразимый страх. Он попросил у соседа махорки, свернул цыгарку

и с наслаждением выкурил ее, зажав руками, – курить иначе значит выдать неприятелю свое расположение.

В результате общего наступления фронт был выровнен. Кое-где пехота отбивала противника, пытавшегося контратаковать, казачья сотня занималась усиленной разведкой.

Разъезду под командованием есаула было поручено наблюдать за одним из таких боев, сообщать об его развитии и при необходимости оказать помощь. Казаки нагнали пехоту в лесу. Маленькие серые солдатики со своими огромными сумками шли вразброд, теряясь на фоне кустарника и сосновых стволов. Одни на ходу закусывали, другие курили, молодой прапорщик помахивал тростью. Полк шел в бой как на обычную полевую работу, и чувствовалось, что в нужную минуту все окажутся на своих местах без путаницы, без суматохи, и каждый отлично знает, где он должен быть и что делать.

Командир на лохматой казачьей лошадке поздоровался с есаулом и попросил узнать, есть ли перед деревней, на которую он наступал, неприятельские окопы. Казаки были очень рады помочь пехоте, и сейчас же был выслан дозор, который повел Никита Казей. Местность была удивительно удобная для конников: холмы, из-за которых можно было неожиданно показываться, и овраги, по которым легко было уходить.

Едва они поднялись на пригорок, щелкнул выстрел. Это был неприятельский секрет. Они взяли вправо и поехали дальше. В бинокль было видно все поле до деревни, оно было пусто. Казей послал одного человека с донесением, а с остальными тремя соблазнился пугнуть обстрелявший их секрет. Для того, чтобы точнее узнать, где он залег, Никита высунулся из кустов, услышал снова выстрел и, наметив пригорок, откуда он мог вестись, помчался на него, стараясь оставаться невидимым со стороны деревни. Они доскакали до пригорка – никого.

– Неужели ошибся? – в горячах произнес Никита.

– Нет, нет, тут они. – Один из казаков, спешившись, поднял новенькую австрийскую винтовку, другой заметил свеженарубленные ветки, на которых только что лежал австрийский секрет. Они поднялись на холм и увидели троих бегущих во всю прыть людей. Видимо, их смертельно перепугала неожиданная конная атака, потому что они не стреляли и даже не оборачивались.

Преследовать их было невозможно, так как казаков обстреляли бы из деревни, кроме того, из леса уже вышла наша пехота.

Наступление нашей пехоты – красивое зрелище. Казалось, серое поле ожило, начало морщиться, выбрасывая из своих недр вооруженных людей на обреченную деревню. Куда ни обращался взгляд, он везде видел серые фигуры, бегущие, ползущие, лежащие. Сосчитать их было невозможно. Не верилось, что это были отдельные люди, скорее это был цельный организм, действующий по единому плану и приказу.

Как гул землетрясений грохотали залпы и несмолкаемый треск винтовок. Как болиды [3] летали гранаты, и рвалась шрапнель.

3

Болид – bolide (фр.), от греческого bolis — метательное оружие.

И все это было перед взором казаков.

Они въехали в деревню, когда на другом конце ее еще кипел бой. Пехота двигалась от дома к дому, все время стреляя, иногда идя в штыки. Стреляли и австрийцы, но от штыкового боя уклонялись, спасаясь под защиту пулеметов.

Казаки

вошли в крайний дом, где собирались раненые. Их было человек десять. Они все были в работе. Раненые в руку притаскивали жерди, доски, веревки, раненые в ногу быстро устраивали из всего этого носилки для своего товарища с насквозь прострелянной грудью. Хмурый австриец, с горлом, проткнутым штыком, сидел в углу, кашлял и беспрерывно курил цыгарки, которые ему вертели наши солдаты. Когда носилки были готовы, он встал, уцепился за одну из ручек и знаками показал, что хочет их нести. С ним не стали спорить и только скрутили ему сразу две цигарки.

Казаки возвращались обратно немного разочарованные. Надежда в конном строю преследовать бегущего неприятеля не оправдалась.

Австрийцы засели в окопах за деревней, и бой на этом закончился.

В штаб казаки вернулись в полночь. Поели в сухомятку и легли спать. Ночью их подняли по тревоге, но потом дали Отбой. Утром один взвод отправили в штаб дивизии, чтобы служить связью между полками, а остальные остались на месте.

Местечко, где располагались казаки, было пустынно. Жители его бежали еще накануне, обоз ушел, пехота тоже. Казаки сидели больше суток, слушая медленно удаляющуюся стрельбу, представляя, как пехота ломает оборону противника, как кавалерия и вместе с нею их братья – казаки лавой врезаются во фланги и заходят в тыл противнику. Рослый и широкоплечий полковник каждую минуту подбегал к телефону в штабе и кричал в трубку: «Так… отлично… надавите еще немного… все идет хорошо». И от этих слов по пехотным цепям, перелескам, где сосредотачивались казаки, разливались уверенность и спокойствие, столь необходимые в бою. А молодой полковник по временам выходил на крыльцо послушать стрельбу и улыбался тому, что все идет так, как нужно.

Степенные, бородатые казаки, беседовали с уланами, которые проявляли при этом ту изысканную любезность, с которой относятся друг к другу кавалеристы разных частей.

Они сообщили казакам, что пять человек из их эскадрона попали в плен. К вечеру, правда, казаки уже видели одного, а остальные отсыпались на сеновале. Вот что с ними случилось. Их было восемь человек в сторожевом охранении. Двое стояли на часах, шестеро сидели в домишке. Ночь была темная, ветреная, враги подкрались к часовому и опрокинули его. Подчасок дал выстрел и бросился к коням, его тоже опрокинули. Сразу человек пятьдесят ворвались во двор и принялись палить в окна дома, где находился пикет. Один из них выскочил на порог, но споткнулся, а за ним все остальные. Неприятели, а это были австрийцы, обезоружили их и под конвоем тоже пяти человек отправили в штаб. Десять человек оказались одни, без карты, в полной темноте, среди путаницы дорог и тропинок.

По дороге австрийский унтер-офицер на ломаном русском языке все расспрашивал уланов, где «кози», то есть казаки. Уланы с досадой отмалчивались, и, наконец, объявили, что «кози» именно там, куда их ведут, в стороне неприятельских позиций. Это произвело чрезвычайный эффект. Австрийцы остановились и принялись о чем-то оживленно спорить. Ясно было, что они не знали дороги. Тогда наш унтер-офицер потянул за рукав австрийского и ободрительно сказал: «Ничего, пойдем, я знаю, куда идти». Пошли, медленно загибая в сторону русских позиций.

В белесых сумерках утра среди деревьев мелькнули серые кони – гусарский разъезд «Вот и кози!» – воскликнул наш унтер, выхватывая у австрийца винтовку. Его товарищи обезоружили остальных. Гусары немало смеялись, когда вооруженные австрийскими винтовками уланы подошли к ним, конвоируя своих только что захваченных пленников. Опять пошли в штаб, но теперь русский. По дороге встретился казак. «Ну-ка, дядя, покажи себя», – попросили уланы. Тот надвинул на глаза папаху, всклокочил пятерней бороду, взвизгнул и пустил коня вскачь. Долго после этого пришлось ободрять и успокаивать австрийцев.