От Терека до Карпат
Шрифт:
И хотя Сибирская магистраль пропускала в то время за сутки всего три эшелона, за два года войны через пламя сражений в Маньчжурии прошло полтора миллиона русских войнов, включая убитых и выживших.
Героизм русских войнов того времени воспет в песнях. Щемящие вальсы – прощания до сих пор волнуют нас, будто мы снова на гулких вокзалах провожаем своих братьев и сестер на желтые сопки Маньчжурии, на зеленые берега Амура…
Небывалая стойкость русского воинства истощила Японию до крайности, она была уже близка к поражению, когда Портсмутский мир спас ее, наложив пятно на знамена боевой славы России.
Японской
Позиционная война с весны 1905 г. замерла близ Мукдена, и порою казалось, что ни русские, ни японцы не стремятся более воевать. А в американском Портсмуте уже велись переговоры о мире. Куда не придешь, всюду пережевывают злободневную тему: что потребуют японцы от России и что уступит им Россия.
Летом 1905 года, который самураи считали 2569 годом (со времени восшествия на престол первого микадо), японская армия перенесла боевые действия непосредственно на русские территории. Сначала 3-я дивизия вторглась на Сахалин, где спешно было создано народное ополчение. После Сахалина удар обрушился на Камчатку.
Сахалинская эпопея написана кровью. Японцы пленных даже не расстреливали, а резали штыками, офицерам отрубали головы. Захватив тюрьму, где сидели «бессрочные» каторжники, прикованные к тачкам, солдаты божественного микадо изрубили всех в сечку… У офицеров, попавших в плен на Сахалине, были отрезаны пальцы. Их самураи отрезали вместе с обручальными кольцами.
А 23 августа был подписан Портсмутский мир, который вызвал в народе горькое уныние.
Война принесла на Терек новые хлопоты. Снаряжались лошади. Экипировались казаки. Провели несколько сборов по сколачиванию конников. Это все как-то отвлекало казаков от тяжких дум. А вот домашняя работа тяготила. Никакая работа на ум не шла.
Алексей Чумак чувствовал, как все начинает утрачивать смысл, отдаляясь куда-то и отходя своей ненужностью. Даже хата начинает теснить его своими стенами, когда он остается один.
Он вышел во двор, без внимания, как уже не хозяин, обвел глазами плетни и постройки и, томимый какой-то внутренней духотой, душевной спертостью, не находя себе места вышагнул за калитку, на уличный ветерок. Потом зашел на огород, постоял там среди капустных и огуречных гряд, даже прилег у канавы под вербой, но и тут ему не стоялось и не лежалось, и он наконец надумал себе занятие – сходить к Тимофею Переднику да хоть покурить вместе. И, сразу почувствовав облегчение, поспешно встал и зашагал к другу.
Передника дома не оказалось. Вышедшая на собачий лай мать Тимофея сказала, что тот пошел якобы к Зазуле.
Не сиделось в этот день казакам по домам, неможилось: торкнулся Алексей к Илье Зазуле, а того тоже нет дома. Заходил-де за ним Передник да вдвоем вот только утопали к Белобловскому.
Алексей – к Петру, но и того дома не оказалось. Никогда Алексей так резво не бегал по чужим дворам, как сегодня. Не чаял встретить кого-нибудь. Да так вот и забрел к подворью дедушки Дзюбы. Дом его стоял в общем порядке, но на отшибе, далее пустырь – один репей бушует.
Скосился Алексей на мутные оконца без занавесок и даже вздрогнул нежданно: в темной
В другой раз, может быть, и не зашел бы Алексей, отнекался, а тут, и не подумав даже, пнул калитку, проворнее, чем следовало гостю, шагнул в сени и дернул дверь в жилье. Глянул в горницу, а там – мать честная – его товарищи Тимофей Чередник, Илья Зазуля и Петро Белобловский.
Тимофей, как и он, пришел из дома в чем был, а Илья и Петро – в черкесках подтянутые узкими кавказскими ремешками.
Казаки, разглядев, кто пришел, оживились, тоже обрадовались.
– Глянь-ка, еще один залетный! Было б запечье, будут и тараканы, – засмеялся дедушка Дзюба. Он был без привычной папахи, и безволосая его головка маячила по комнате, как недозрелая тыковка, какие по осени не берут, оставляют в огородах.
Алексей с тем же радостным, облегчающим чувством крепко потискал всем руки.
– А мы тут… тово… балакаем, – пояснил старый казак. – А ты далече, казак, скакал-то? Гляжу вон, и штаны в репьях.
– Да возле твоего двора, дедушка, чистым не пройдешь.
– Ну, выгон не моя забота чистить, тут хотя-бы у ворот порядок был, – оправдывался тот.
Алексей охотно присел на поднесенную табуретку и обвел глазами холостяцкое жилье дедушки Егора.
Казаки перекидывались с одного на другое, все по пустякам, не касаясь главного, что сорвало их со двора и потянуло искать друг друга. Но и пустое Алексею слушать было приятно: в неухоженной Егоровой хате среди сотоварищей, помеченных одной меткой, сделалось ему хорошо и не тягостно, как было перед этим.
Хлопнула калитка, в сенях шумно затоптали, и в хату ввалился Матвей Колодей, да еще и с Никитой, своим шурином, высоким, статным казаком, которого за глаза с послевоенных лет в станице продолжали называть урядником.
Матвей озабоченно-распаленный хлопотами, тут же извлек из камышовой кошелки и выставил на голый стол одну за другой три засургученные поллитровки. Потом пригоршнями стал зачерпывать магазинские пряники и обкладывать ими бутылки. Вслед за ним шуряк, перегнувшись пополам, начал таскать из мешка съестное: кругляш горячего, еще парившего хлеба, хороший шмат сала, надрезанный крестом, несколько штук редьки, только что выкопанной из земли. Свежие огурцы и чуть ли не беремя луку, который уже созрел к этому времени.
– Ох, ловко-то как! – засуетился Дзюба. – Ну, ежели так-то, за хлеб, за сальцо спляшем, а за винцо дак и песенку споем. Сейчас, сейчас и я у себя покопаюсь.
Он распахнул темный шкафчик и, привставая на носки, принялся шебаршить на его полках – достал старинную рюмку на долгой граненой ножке, эмалированную кружицу и несколько разномастных чашек.
– Все разного калибру, – виноватился Дзюба, дуя в каждую посудину, выдувая оттуда застоялое время. – Дак ведь и так еще говорится: не надо нам хоромного стекла, лишь бы водочка текла. И он, озорно засмеявшись, снова обратился к своему ларю. – А вот вам, орелики, и ножик редьку ошкурить. Не знаю, востер ли? И соль нашлась. Соль всему голова, без соли и жито трава. Да-а… была бы жива старуха, была бы и яишанка. Ну да что теперь толковать…