От Тильзита до Эрфурта

Вандаль Альберт

Королева, возмущенная таким приговором, все-таки должна была вернуться в Тильзит; ей пришлось опять выслушивать комплименты Бертье, любезности Талейрана, занять место за столом возле человека, которого она ненавидела. Он начал опять говорить “о тряпках”: “Как, разве прусская королева носит чалму? Конечно, это не для того, чтобы понравиться русскому императору, который воюет с турками?” – “Мне думается, что я делаю это больше всего, чтобы быть приятной Рустаму”, – ответила королева. И она посмотрела на мамелюка императора, стоявшего на вытяжку за креслом своего господина. [150] Вечер был для нее пыткой. Она должна была притворяться и делать отчаянные усилия, чтобы быть любезной в то время, когда сердце ее было переполнено горечью. По временам она не вправлялась со своими чувствами. Принц Мюрат сильно ухаживал за ней: “Чем развлекаетесь вы, Ваше Величество, в Мемеле? – спросил он. – Чтением. – Что читаете вы, Ваше Величество? – Историю прошлого. – Но ведь и настоящая эпоха представляет события, достойные истории. – С меня довольно и того, что я переживаю их”. [151] Наполеон рассказал, что во время отъезда королевы, когда он, провожая ее, сходил с лестницы, она сказала ему нежным, в душу проникающим голосом: “Возможно ли, что после того, как я имела счастье видеть так близко исторического человека, мне не дано будет утешения и

возможности уверить его в моей вечной преданности… – Ваше Величество, обо мне нужно сожалеть, – серьезно ответил он, – таков удел моей несчастной звезды”. [152] Прусский рассказ утверждает, что королева выразилась более резко: “Государь, – будто бы сказала она, – вы жестоко меня обманули”, “сатанинская” улыбка была единственным ответом на ее упрек. Достоверно, что в присутствии Дюрока, который сажал ее в карету и посетил на другой день, она не стеснялась в выражениях своей досады. Она жаловалась и Александру, что сделалась жертвой нарушенного обещания, но не могла припомнить ни одного положительного обещания императора. Ее заблуждение, общее многим ее соперницам по красоте и грации, состояло в том, что она верила, будто мимолетная дань удивления, воздаваемая ее красоте, была непреодолимым и глубоким чувством, которое подчиняло ее власти. Грубо выведенная из заблуждения, она вообразила, что ее обманули, уехала раздраженная, поняв наконец, как велика была ее неудача, унося неизлечимую рану, которая свела ее в могилу. “Если бы раскрыли мое сердце, – сказала ста, пользуясь выражением Марии Тюдор, – в нем Прочли бы слово Магдебург”.

150

Рустам не упоминает об этом анекдоте в своих мемуарах. Cf. Adami, 256.

151

Archives nationales, AF, IV, 1691.

152

Memorial, loc cit.

Договор с Пруссией был подписан 9 июля и утвержден 12 без всяких изменений главных статей после немногих споров о мелочах. Фридрих-Вильгельм терял треть своих владений, все, чем он владел в западной Германии и Польше, и обязался закрыть все свои гавани для английской торговли. Кроме того в силу особой статьи, он обещал 1 декабря 1807 г. объявить войну Англии, если она до этого времени не согласится подписать с нами мир согласно “с истинными принципами морского права”. [153] Побежденная Пруссия отрекалась от всякой свободы действий и приковывалась к колеснице победителя.

153

De Clercq, II, 223.

Скоро ли, ценой такой покорности мог вступить Фридрих-Вильгельм во владение своим уменьшенным государством? В этом отношении статьи договора были, по-видимому, вполне точны, но Наполеон еще не покончил с Пруссией: он приберег ей еще одно лишнее огорчение. 12 июля между князем Невшательским и маршалом Калькрейтом было подписано в Кенигсберге условие об эвакуации прусских владений. Наши войска должны были уходить постепенно, эшелонами, в назначенные сроки. Но статья 4-я гласила, что это обязательство будет приведено в исполнение “только в том случае, если контрибуция, наложенная на страну, будет уплачена”. [154] Таким образом освобождение Пруссии ставилось в зависимость от уплаты долга, размер которого не был еще определен и мог превзойти ее платежные средства, окончательные расчеты по которому потребовали бы больших отсрочек и могли вызвать нескончаемые затруднения. Этим путем Наполеон предоставлял себе право бесконечно отсрочивать эвакуацию, продлить мучение Пруссии. Быть может, вырвать у нее новые жертвы и при полном мире продолжать свои завоевания. Условие 12 июля в связи с договором 9 июля было “образцом разрушения”; [155] оговорка в главном акте делала чисто случайными благоприятные для Пруссии условия.

154

Ibid, 224.

155

Поццо ди Борго выражается так о договоре, который в 1815 г. Пруссия в пылу мести хотела поставить нам в вину и от чего отчасти предохранил нас император Александр. Correspondance diplomatique comte Pozzo di Borgo, 207.

Единственная надежда Пруссии – быстро и сполна получить обратно оставленные ей провинции – основывалась на поручительстве России. Статья 4 мирного договора, заключенного между обоими императорами, упоминала об обещании возвратить Пруссии провинции и добавляла, что Наполеон отказывается сохранить за собой завоевания” в знак уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому”. [156] Опираясь на эту статью, Александр мог потребовать очищение Пруссии как исполнения обязательства, данyого России. Правда, чтобы окончательно разъединить и поссорить оба государства, Наполеон не щадил никаких усилий. Он предложил Александру часть из остатков Пруссии. Не довольствуясь тем, что заставил его принять Белостокский округ в Польше, который во всяком случае должен был переменить хозяина, он, ссылаясь на принцип естественных границ, навязывал ему Мемель с территориальной полосой, которой владел Бранденбургский дом по ту сторону Немана. Царь вынужден был несколько раз отказываться от этого почти оскорбительного подарка, – так мало отвечал он его чувству деликатности. Несмотря на его отказ Наполеон надеялся, что ему не слишком скоро напомнят об исполнении договора, так как Александр, поддерживавший сперва изо всех сил просьбы Пруссии, старался теперь делать вид, что отстраняется от нее. Однако ж статья 4 давала России право на вмешательство, которое, если бы оно произошло, могло создать первое разногласие между союзниками.

156

De Clercq, II, 208.

Однако не в вопросе о Пруссии была наибольшая опасность для договора, установившего, по-видимому, порядок государств и распределение территорий от Рейна до Вислы. Можно думать, что Александр поддерживал Пруссию из рыцарского чувства, из страха угрызений совести и из желания ей добра, но предметом, на котором должно было скорее всего сосредоточиться его недоверчивое внимание, было герцогство Варшавское. Тщетно Наполеон поставил Польшу в тесные рамки и дал ей название, которое не заключало в себе ни воспоминаний, ни обещаний; тщетно избегал он поставить ее в непосредственную зависимость от себя; тщетно отделил незначительную часть ее для более выгодного исправления границ России. Да и странно было бы, если бы Россия вскоре не признала в герцогстве зародыша возрождающейся Польши, предназначенной сделаться ее врагом, выступить мстительницею за прошлое и потребовать обратно свои провинции. В Тильзите Александр

как будто отрекся от своих опасений. Он доказал свою веру в добросовестность союзника, предложив вверить французскому принцу судьбу великого герцогства. Тем не менее ясно, что достаточно будет одного случая, одного неосторожного шага, какой-нибудь выгоды, предоставленной или обещанной полякам, сверх тех, которые были им даны в крайне умеренном размере по договору, чтобы покончить с притворным или действительным доверием. Но было ли во власти самого Наполеона задержать и замкнуть в определенных границах распространение силы, которую он, вероятно, имел в виду использовать? Без сомнения, если бы вскоре за соглашением между обоими императорами наступил общий мир, который сохранил бы государства в установленных тогда виде и границах, возвратил бы устойчивость Европе, уже в течение пятнадцати лет подвергавшейся бурному волнению, уплотнил бы, так сказать, эту расплывчатую массу, – может быть, Россия продолжала бы смотреть со спокойной уверенностью на свою западную границу, где она видела бы только неполную, изуродованную, не способную к развитию Польшу. Но война с Англией могла затянуться. В таком случае все останется по-старому непрочным и шатким. Англия будет по-прежнему мутить Европу, будет искать и найдет способ вызвать новые войны. Чтобы их предупредить или наказать за них, Наполеон вынужден будет совершить более глубокие перевороты: границы будут постоянно изменяться и перемещаться. При этой беспрерывной переделке континента Варшавское герцогство найдет причину и повод к приращиванию. У него явится сила притяжения на окружающие его элементы той же расы; оно окажет Наполеону услуги, за которые нужно будет заплатить. Император не разрушит окончательно надежды народа, который доблестно будет служить ему с оружием в руках. Не желая восстановления Польши, он в силу обстоятельств будет делать вид, что подготовляет его. С этой минуты наступит конец доверию, установившемуся в Тильзите. Царь откажется видеть друга в покровителе поляков, на которых он будет смотреть как на авангард, предназначенный для вторжения в Россию. Итак, бесполезно искать в другом месте, а не в Варшаве главную причину раздора, который, несмотря на установившиеся дружеские отношения Франции и России, доведет их до войны. Именно в Польше с 1807 г. таится причина разлада, хотя еще скрытая, но которой рано или поздно суждено обнаружиться. Создавая великое герцогство, с существованием которого в уме императора связывалась идея об обороне, но которое неизбежно должно было принять вид угрозы, тильзитский договор положил начало своему собственному разрушению.

IV

Статьи, относящиеся к Англии и Турции, были составлены так, что представляли видимое соотношение. Действия того или другого императора, мирные или военные, смотря по обстоятельствам, должны идти параллельно, хотя и в разных местах. Каждый должен действовать в пользу союзника. Помощь, которую мы окажем России на Востоке, будет соответствовать услугам, которые окажет нам Россия против Англии, с той только разницею, что Александр брал на себя положительные, а Наполеон только условные обязательства.

Прежде всего Александр обязуется предложить лондонскому кабинету свое посредничество для восстановления мира между Францией и Англией: он употребит все силы, чтобы доставить успех желанному делу. Если Англия согласится заключить мир, признавая, “что флоты всех государств должны пользоваться равной и полной свободой на морях”, [157] возвратит все завоевания, сделанные за счет Франции или ее союзников, начиная с 1805 г., – дело шло о французских, испанских и голландских колониях, – Наполеон возвратит ей Ганновер. Если к 1 ноября 1807 г. Англия не примет посредничества России или, приняв его, не согласится вести переговоров на вышеуказанных основах, петербургский кабинет в последний раз обратится к ней с требованием. Если к 1 декабря это требование не произведет действия, русский посланник возьмет свои верительные грамоты, и начнется война.

157

De Clercq, II, 214.

Тогда франко-русский союз должен вполне развить непреодолимую мощь своих средств. Не довольствуясь употреблением всех своих сил против общего врага, императоры принудят всю Европу целиком присоединиться к своему делу. Они не потерпят более нейтральных государств на континенте, так как Великобритания не признает таковых на морях. До сих пор одна великая держава, Австрия, и три второстепенных, но выгодно расположенных для морской борьбы, Швеция, Дания и Португалия, остались нейтральными или верными Англии. От дворов Стокгольма, Копенгагена и Лиссабона будет потребовано, чтобы они закрыли свои гавани для английской торговли, чтобы они отозвали из Лондона своих посланников и объявили войну. В случае отказа к ним будут немедленно применены принудительные меры. Со Швецией, король которой кичится своей доходящей до безумия враждой к Наполеону и финляндские владения которого представляют честолюбивым стремлениям Александра заманчивую добычу, поступят особенно сурово: не только Россия и Франция не пощадят ее, но и заставят и Данию принять участие в войне. Для вовлечения Австрии в общую войну удовольствуются “мерами настойчивого, нравственного воздействия”, не прибегая к силе оружия. Пользуясь попеременно то материальным, то нравственным воздействием, Наполеон и Александр употребят все усилия для создания против Англии европейской лиги и превратят союз в коалицию.

В течение периода, предшествующего чрезвычайным мерам, в то время, когда петербургский кабинет будет употреблять все усилия для достижения мирного соглашения с Англией, Наполеон со своей стороны посодействует заключению мира между Россией и Портой. Он предложит свое посредничество туркам и царю, который и примет его. При его содействии будет заключено перемирие на Дунае. Главное условие предусмотрено уже теперь: Россия должна будет очистить Княжества, причем султан будет лишен права занимать их войсками. Хотя Наполеон, чтобы пощадить самолюбие турок и сохранит за собой их доверие, и настоял на том, чтобы эта статья вошла в подлежащий огласке договор, но на словах он дал понять Александру, что не придает ее выполнению большого значения и не будет настаивать на эвакуации русских войск. [158]

158

Об этом словесном обязательстве упоминается в инструкциях Александра I его посланнику Толстому. Архивы С.-Петербурга.

По прекращении враждебных действий на Дунае, переговоры о мире будут продолжаться в назначенном месте. Задача Франции, которая будет председательствовать во время прений, будет состоять в примирении взаимных требований. Однако, “если, вследствие перемен, могущих произойти в Константинополе, Порта не примет посредничества Франции, или, если, после принятия посредничества, окажется, что в течение трех месяцев после открытия переговоров они не приведут к желательному результату, Франция будет действовать заодно с Россией против Оттоманской Порты. Обе высокие договаривающиеся стороны придут к соглашению об изъятии всех провинций Оттоманской империи в Европе, кроме Константинополя и Румелии, из-под ига и притеснения турок”. [159]

159

De Clercq, II. 214.