От всего сердца
Шрифт:
— Груня, не надо так убиваться… Я думаю, что все будет хорошо.
— Правда? — спросила она, глядя сквозь слезы. — Спасибо!
Когда доктор уехал и Павлик снова задремал, Груня решила сбегать за льдом.
— Приглядите, маманя, я сейчас…
— Куда ты, на ночь глядя? — Маланья попробовала было отговорить невестку. — Дождалась бы утра…
— Нет, пойду, может, ему полегче станет…
— Пускай идет, мать, — сказал Терентий. Родион сходил в сени и явился оттуда с ведром и вздетым на руку кругом веревки. Груня молча взглянула на
За воротами они остановились, помолчали.
— К кому? — спросил Родион.
— К кому хочешь, все равно, лишь бы скорее!
Теперь она еле поспевала за ним. Она не заметила, как миновали темный и узкий проулок и очутились перед освещенными окнами яркинского дома.
Большая настольная лампа, похожая на мухомор, заливала светом раскрытую книгу и большие листки бумаги, над которыми, голова к голове, склонились Ваня и Кланя. Челка ее, отведенная на сторону, была приколота зеленой гребенкой, чтоб не мешала. Они выпрямились, с минуту глядя друг на друга. Ваня, размахивая руками, что-то сказал и снова наклонился к бумаге.
— Вместе учатся… Даже отрывать не хочется, — с завистью сказал Родион и осторожно забарабанил пальцами по стеклу.
Яркин сейчас же выбежал на крыльцо, взъерошенный, возбужденный.
— Родион, ты? Вот здорово! А я как раз о тебе вспоминал, с чертежами тут возимся. Может, поможешь?
— Завтра зайду, а сейчас дело есть…
Родион рассказал, зачем они пришли.
— Ага! Понятно. Сейчас.
Вышла Кланя, и все вчетвером они отправились в огород, к одиноко горбившемуся в углу длинношеему колодцу.
Родион обмотал себя в поясе концом веревки, взялся обеими руками за бадью.
— Ну, держите, если жалко!
Ваня сдерживал канатом хвост журавля в том месте, где темнело грузило, а Груня с Кланей, упираясь ногами в сруб, потихоньку отпускали веревку.
Голос Родиона уже гулко плыл из глубины, веревка ослабла, и Груня поняла, что Родион достиг ледяного нароста.
Она наклонилась над срубом.
— Есть?
Голос Родиона докатился из пустоты:
— Без топора трудно… Да ладно, наколю ножом.
Булькали, падая в воду льдинки, иногда черное, шевелящееся внизу тело липло к стенке, и тогда в бархатистой бездонности колодца вспыхивали звезды.
— Тяните-е-е!..
Схватив конец веревки, Груня почувствовала, что сейчас ей намного тяжелее. Она осторожно перехватывала веревку, прижимая ее к верхнему накату колодца, передыхала и снова тянула.
Вдруг веревка скользнула в ее руках, во Груня что есть силы рванула ее к себе и мгновенно обмотала вокруг руки. И хотя они поднимали Родиона вместе с Кланей, а с другого конца помогал им Ваня, Груне казалось, что эту немыслимую тяжесть она поднимает одна. У нее кружилась голова, и, закрыв глаза, она вдруг с ужасом подумала о том, что веревка может не выдержать тяжести и лопнуть. Сжав губы, Груня тянула и тянула, и, когда над срубом блеснула полная льда бадья и
Куски льда загрохотали в ведро, от Родиона повеяло зимней стужей и колодезной сыростью.
Груня подняла ведро, Родион взялся за дужку с другой стороны. До самого дома они не обмолвились ни одним словом.
Груня положила на лоб Павлика пузырь со льдом.
Глаза мальчика, темные, влажные, с тревожным обожанием следили за каждым ее движением. Потом он притянул ее руку, прижался щекой к ладони, закрыл глаза.
— Отдохни, а я пока посижу возле него, — сказал Родион.
— Нет, ты иди… Я сама справлюсь…
Родион придвинул к кровати стул, сел, взял с этажерки газету.
«Упрямый какой! Кто его просит?» — раздраженно думала Груня, встала и щелкнула выключателем.
В горенке стало темно, только сквозь узкую щелку неплотно прикрытых дверей торчал пучок света.
— Так он будет спать спокойнее, — словно оправдываясь, сказала Груня.
Родион ничего не ответил, будто его и не было в комнате.
Тишину ночи точил сверчок Спокойно дышал мальчик, глухо, как через подушку, доносился стук будильника.
Сколько просидела Груня в темноте с открытыми глазами, она не знала. Скоро глаза будто набились пылью, веки отяжелели, и, прислонясь к спинке кровати, Груня задремала.
Среди ночи она вдруг встрепенулась, ей примстилось, что она лежит в шалаше, девчата давно работают, а она проспала.
Но голова ее удобно лежала на маленькой подушечке. За окном скрипел отцепившийся ставень.
— Спи, спи…
Груня вздрогнула, Услышав голос Родиона. Он стоял у окна, как на часах.
Она промолчала, снова коснулась щекой подушки, услышала ровное дыхание Павлика, и сон пригрел ее.
Пробудилась она на рассвете. В доме было тихо. Ставень, прикрыв наполовину окно, не качался; сквозь другую половину просеивалась мучнистая пыль света.
Груня осторожно поднялась, расправила занемевшие руки и взглянула на кровать. Павлик спал. Лицо его было бледным, но спокойным.
Родион тоже спал, сидя на стуле около этажерки с неразвернутой газетой в руках, склонив на грудь голову. Как свянувший цветок, висел над его выпуклым лбом темный чуб.
С непонятной для самой себя придирчивостью разглядывала Груня его бритое, чуть порозовевшее от сна лицо, глубокие морщинки на лбу, которых никогда не замечала раньше, светлые седые иголки в волосах.
«Устал, — подумала она. — Надо разбудить, пусть ляжет как следует».
Она поймала себя на том, что невольно любуется Родионом, И перевела взгляд на Павлика: нежные, как лепестки розового мака, щеки, полуприкрытые, будто склеенные чем-то прозрачным, ресницы.
В сенях она встретила Маланью с подойником в руках.
— Спит? Полегчало ему? Ну вот, и слава богу!..
Свекровь еще о чем-то хотела спросить, с задумчивой нежностью глядя на невестку, но постояла минуту, другую и вышла.