От всего сердца

Мальцев Елизар

— Многого я тебе, сосед, не обещаю, а что без ущерба для хозяйства, дам. — Заезжай на днях. Посоветоваться с правлением надо, думаю, что возражать не будут.

Новопашин сжал Грунину руку:

— Слышите, как теперь Краснопёрое разговаривает? Вот он что делает, народ-то. Такого закоренелого мужика проняли! Понял, что за полями его колхоза государство не кончается.

— Да, вроде соскоблили с него что-то, — сказала Груня. — Да он ведь раньше таким торгашом не был. Это в войну его на наживу потянуло.

В радиостудии

было шумно, весело. Вдоль затянутых синим сукном стен сидели председатели колхозов, бригадиры, звеньевые. Незнакомые Груне девушки стояли полукругом около черного рояля, облокотившись о блестящую крышку. Над стойлом, словно паук в тенетах, висел серебристый микрофон.

Груня сразу юркнула в угол, а Новопашин под одобрительный сдержанный гул голосов стал пробираться к столику, кивая на ходу и улыбаясь знакомым хлеборобам. У него всегда поднималось настроение, когда он появлялся среди людей.

Увидев, что многие тоже одеты по-будничному, — казалось, все приехали сюда прямо с поля, — Груня осмелела, огляделась. Знакомые тянули к ней руки, кивали издалека. Чувство радостной приподнятости овладело ею. Стоял в комнате густой запах чистого дегтя, наверно, кто-то старательно смазал перед отъездом сапоги.

По рядам гулял веселый говорок:

— Хлеба нынче, как из воды, прут!..

— Да, сват, хлеба куда — с добром!..

— Ну как, сосед, подмогнешь лобогрейками?

— Что ж с тобой поделаешь, придется, соревнователь ты мой!..

Новопашин взглянул на часы, поднял руку — и гул стал спадать. Кто-то неловко задел клавиши открытого рояля, и в наступившую тишину упал дребезжащий аккорд: бум-м-м-м!

В репродукторе, стоявшем на тумбочке, сухо треснуло раз, другой. И Груня замерла, услышав знакомый голос секретаря крайкома, словно секретарь появился на пороге студии и сказал:

— Здравствуйте, товарищи секретари райкомов, председатели райисполкомов, председатели колхозов!

Секретарь замолчал, и Груня вдруг ясно представила, что он сейчас задумался на мгновение, поднял руку, как бы собирая на кончике указательного пальца весь заряд внимания, и сказал, делясь большой радостью со всеми:

— На полях нашего края зреет богатый урожай!

Груня увидела колышущуюся на ветру свою пшеницу и улыбнулась.

— В письме к великому Сталину мы обещали дать родной стране много хлеба. Дело чести нашей краевой партийной организации, дело чести всех колхозников Алтая — сдержать свое слово. Слово сибиряков должно быть нерушимым! За нами пристально следит наша Родина.

Хлеборобы слушали внимательно, напряженно глядя на черную тарелку репродуктора. В студию с улицы не доносился ни один звук, в тугой тишине чуть приподнято, празднично звучал голос секретаря:

— Разрешите, товарищи, напомнить вам, что писала «Правда» в передовой, посвященной выходу в свет Указа о присвоении звания Героя Социалистического Труда за высокие урожаи, —

слышно было, как зашуршала бумага, секретарь глубоко вздохнул и негромко кашлянул. — «Надо, чтобы широкие массы поняли, что речь идет не о борьбе за отдельные, пусть даже значительные, успехи, а о крутом подъеме всего сельского хозяйства, о мощном поступательном движении всего нашего земледелия, Надо, чтобы каждый бригадир, каждый звеньевой и колхозник знали, что успех бригады, звена связан с успехом колхоза в целом».

«Да, да, — мысленно отвечала Груня. — так и я говорила Роде… А он не хотел меня понять, все повернул по-своему…»

— То, что сегодня достигнуто Героями, завтра может быть достигнуто массами. В этом значение наших достижений… И не случайно, товарищи, в стране, в некоторых областях и краях, в том числе и в нашем, уже появились инициаторы, желающие бороться за высокие урожаи на больших площадях. Мы должны горячо, всеми силами поддержать этих смелых пионеров, творчески воспринявших историческое постановление февральского пленума ЦК и выход в свет Указа!..

Груня скорее почувствовала, чем заметила, как все сидевшие в студии оглянулись и посмотрели на нее. Кровь омыла ее щеки, загорелись уши, не успокаиваясь, тревожно и радостно билось сердце.

— В этом году мы засеяли значительно больше прошлогоднего. Нам будет труднее… Но мы с вами стали и сильнее, чем год назад. Уборка не должна застать нас врасплох, надо к ней готовиться заранее, тщательно, продуманно, как к трудовому сражению… Сегодня мы решили провести первую радиоперекличку, проверить, что уже сделано товарищами. Начнем с нашей жемчужины — Кулунды. Товарищ Ветровой, расскажите крайкому партии, как ваш район готовится к уборочной.

Через короткую звуковую неразбериху, словно ворвался откуда-то шелест хлебов, птичий посвист, раздался взволнованный голос:

— Хлеб поспевает дружно. В каждом колхозе составлен уборочный план. Ремонт простых уборочных машин и инвентаря завершили. Теперь очередь за комбайнами…

Секретарь крайкома подробно расспрашивал о каждом колхозе, об отдельных звеньях, о комбайнерах, распекал директоров МТС за медленный ремонт комбайнового парка. Чувствовалось, что он не хуже секретаря райкома знал положение дел в районе, и все-таки продолжал задавать вопросы все с большей настойчивостью.

Сейчас, когда Ветрового слушали все хлеборобы края, его опыт, ошибки и достижения приобретали особое, общее значение, и каждый, слушая, как бы мысленно проверял и свою работу.

Груня видела, как многие в студии что-то записывают в блокноты, понимающе переглядываются и улыбаются, когда Ветровой мнется и хочет умолчать о каком-то своем упущении, а потом смущенно признается в нем. Она тоже попросила у соседа карандаш, лист бумаги и стала записывать. Завтра же она соберет звено или даже всю бригаду а расскажет обо всем, что услышала.