Отчего бывает радуга
Шрифт:
– А вы, оказывается, немало знаете?
– восхищенно заметил я.
– А как же!
– в тон мне ответил он.
– Тоже в свое время естествознанием интересовался! Да-а...
– философически протянул он.
– А ведь у тебя, Костя, по сути, не зрение нарушено. Это у тебя не с глазами.
– А что же?
– Мозг. Головной мозг! Высшие полушария, возможно. Вот ведь ты ни шиша не знаешь, а я бы мог тебе кой-что и объяснить... У тебя, Константин, разрушены клетки зрительной памяти. Понимаешь? Находятся они в затылочной части человеческого
– Нет, не знаю.
– "Душевная слепота Мунка" - вот как... Тут тебе и истерия, и умственная неполноценность... Лечиться не станешь - в психиатричку попадешь. А тогда, знаешь...
– Спасибо, товарищ Ниготков. Действительно, как бы светлей теперь стало мне... Хорошо, что вы мне сказали, как эта болезнь называется. А то хожу и даже не знаю, что у меня эта самая "душевная слепота Мунка". Не зря вы тогда, у туннеля, сказали мне, что вы все-таки человек просветительских кровей да и когда-то врачевали. Правда, по ветеринарно-санитарной части вроде бы...
– Эх!
– с сожалением вздохнул он.
– Побеседовать бы с тобой как следует!.. Парень ты вроде бы и неглупый, да только врача рядом нету.
– Душевного лекаря?
– насмешливо спросил я.
– Не смейся: его самого! Слишком уж тебе все ясно. Это беда твоя. Подожди тут: я позвоню.
Он направился к телефону-автомату, а я в это время купил в кассе два билета на тот же сеанс, что и Ниготков, и побежал к скверику.
Лариса меня уже дожидалась. Рядом с ней на скамейке, завязанная в авоське, стояла стеклянная трехлитровая банка.
– Дома никого нет, - вздохнула она.
– Но я поеду с тобой. Оставила записку, что поехала с тобой, Костя... Что до заката вернусь.
– Лариса! Кто тебя просил с этой запиской!.. Только сорвешь мне операцию... А сейчас пойдем в кино.
– В кино?! Но ведь поздно будет!
– Сейчас встретил этого люцифера, представь себе!
– Что значит "люцифера"? Кого?..
– Люцифер - значит "носитель света". Ниготкова - вот кого! Просвещал меня. И знаешь, как называется аномалия моего зрения? "Душевная слепота Мунка", вот как!
– Тогда и в Подлунную нечего ездить, - разочарованно проговорила Лариса, - раз Ниготков здесь...
Мы заскочили в зал, когда уже гасили свет. Заняли места. Я внимательно огляделся: истинно ниготкового цвета ни у одного человека. Значит, Ниготков купил биты для отвода глаз... Обеспечивал алиби?
Минут через десять в зале появился, потихоньку прошел и сел перед экраном кто-то сливяно-сизый. Караульщик?..
Мы незаметно покинули зал, вышли через фойе. На такси домчались до вокзала. Минут через пятнадцать четко, ритмично под нами стучали колеса электрички.
Какая-то неопределенность, какие-то несоответствия смущали и тяготили меня: может быть, мед здесь и ни при чем? Казалось
НИТЬ-ПАУТИНКА
В Остинке ветер был тише. А может, просто к вечеру он везде стал стихать. Здесь было очень хорошо. Вокруг лес. Не жарко - тепло и легко. Последние белые облака в синем небе таяли, и казалось, что они плывут не к горизонту, а в синюю высь летнего вечера.
Перед дорогой в Подлунную мы присели на скамеечке у вокзала.
– Ну а на пасеку ты пойдешь?
– спросила меня Лариса.
– Конечно!.. Сначала посмотрим, что делается в Подлунной, у бабки Анисьи.
– Знаешь, Костя, бандитов ты можешь ловить хоть всю ночь, но только с вооруженным милиционером. Ты же обещал мне! И вообще надо в милицию сообщить.
– Да, - согласился я, - пора о них сообщить...
Почему-то весь пыл с меня слетел. Мне уже совсем не хотелось на ночь глядя ехать на эту пасеку. Ну доберемся мы до нее... А там Ниготков бочки с медом катает, а его друзья, тоже ниготкового цвета, на левый грузовик воск плитами укладывают. Как же! Торопят друг друга, шепчутся, говорят: "Побыстрей надо, а то часа через два-три на пасеке со своей девчонкой Костя Дымкин появится. Уж тогда нам несдобровать..." Как же еще!
Здание милиции находилось недалеко от вокзала. Оно мне памятно было с той передряги в остинском лесу.
Мы вошли. За столом сидел лейтенант Горшин. Конечно, я узнал его. Позади, слева от него, стоял небольшой открытый сейф. Внимательно на нас глядя, Горшин укладывал в сейф какую-то папку.
– Я вас слушаю, - сказал он.
– Мне нужен милиционер, - сказал я, - желательно вооруженный.
– Что случилось? Садитесь.
– Пока ничего, - пожал я плечами.
– Но может случиться.
Мы с Ларисой сели на диван.
– Вам известно, что должно что-то произойти?
– Трудно сказать... Кажется, должно, - сдержанно проговорил я.
– Что, где? Когда?
– поднявшись, спросил Горшин.
– По-моему, - сказал я, - на пасеке, недалеко от деревни Подлунной должна произойти кража.
– Мой дядя, - уверенно сказала Лариса, - хочет украсть несколько тонн меда. Он уже однажды приносил нам ворованный мед.
– Откуда вам это известно, что он хочет украсть?
– Он сказал...
– кивнула Лариса в мою сторону.
– А вам откуда известно?
– спросил меня Горшин.
– Мне сказал эгоист.
– Кто, кто?
– Словесный Игорь Тимофеевич. Его сбили мотороллером... Он мне все и сказал. Он меня боится.
– Стоп, стоп!
– сказал Горшин.
– Вы на меня вдруг обрушили столько загадочной информации, что и не сообразить сразу, что к чему. Почему он вас боится?
– Потому что я в темноте вижу как днем. Вот они и боятся меня. А этот Словесный вообще перетрусил: спрашивает меня, что я есть такое. Назвал антихристом.