Отчий дом. Семейная хроника
Шрифт:
Уселись и поехали на телеге до городка Семенова. Там взяли почтовую тройку и помчались лесным трактом по направлению к Нижнему Новгороду. Ваня все оглядывался: ему чудилась погоня…
Было время, когда русская интеллигенция крепко верила в свой народ и любила его. Эта вера и любовь послужили фундаментом нашей национальной литературы и искусства. Можно сказать, что без этой любви и веры у нас не было бы ни Пушкина, ни Гоголя, ни Тургенева, ни Алексея Толстого, ни Некрасова, ни Достоевского, ни Льва Толстого. Все эти столпы нашей художественной литературы, многие из которых завоевали всемирное признание, родились через приобщение к родной земле и к душе родного народа, и родную землю и душу народную отразили в своем творчестве каждый по-своему, соответственно индивидуальным качествам и особенностям своих талантов.
Народ — терпеливый страдалец, кроткий мудрец, богоносец, искатель «правды Божией» — такова характеристика, данная народу русскому названными столпами нашей классической литературы.
На этом строилась
Когда мужик не оправдал надежд революционной интеллигенции и не пошел за бунтарями и цареубийцами, а новая интеллигентская вера, сбросив мужика с пьедестала, посадила на него сочиненного по Марксу рабочего, о народе стали быстро забывать и в литературе, и в жизни. Национальная устремленность, которая только и могла в мужицком царстве строиться на мужике, стала испаряться. То, что написал о мужике и деревне новый писатель Бунин, звучало горьким разочарованием в своем народе, зарождая невольный вопрос: да неужели все старые большие художники слова обманулись сами, да и нас всех обманули? Или народ так изменился в своих душевных качествах, что его и узнать невозможно? Конечно, «времена меняются, и мы вместе с ними» [435] , терпение могло лопнуть, кротость исчезнуть, мудрость превратиться в глупость, доброта — в злобу, недоверие — в ненависть. Но вот что свидетельствовал другой современный писатель, беспристрастный и склонный к пессимизму художник слова, А. П. Чехов, далекий от всякой тенденциозной предвзятости…
435
Крылатое выражение, приписываемое франкскому императору Лотару I (ок. 795–855), а также английскому философу-утописту Роберту Оуэну (1771–1858), который использовал это выражение в своих «Эпиграммах».
Уже во время горького разочарования интеллигенции в народе, этот художник продолжает отмечать в своих произведениях такие черты народной души, которые свидетельствуют нам о том, что старые писатели писали нам правду, а не обманывали. Нарисовавши нам в повести «Мужики» ужасающую темноту и грязь мужицкой жизни, Чехов все-таки отмечает, что при всех тяжелых безрадостных условиях своей жизни народ тянется к Богу и к его правде и там только почерпает утешение и надежды. В рассказе «По делам службы», говоря о сотском Лошадине [436] , автор пишет: «Сколько в жизни таких стариков, у которых в душе каким-то образом крепко сжились стаканчик водки и глубокая вера в то, что неправдой не проживешь».
436
Речь идет о рассказе 1899 г. А. П. Чехова.
Описывая в повести «В овраге» горькую участь одной крестьянской семьи, автор говорит: «Чувство безутешной скорби готово было овладеть ими. Но казалось им, кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где — звезды, и видит все, что происходит в Уклеевке [437] . И как ни велико зло, все же ночь тиха и прекрасна, и все же в Божьем мире правда есть и будет, и все на земле ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью». В рассказе «Моя жизнь» есть такое место: «В самом деле, были и грязь, и пьянство, и глупость, и обманы, но при всем том, однако, чувствовалось, что жизнь мужицкая в общем держится на каком-то крепком здоровом стержне. Каким бы неуклюжим зверем ни казался мужик, идя за сохой, и как бы он ни дурманил себя водкой, все же, приглядываясь к нему ближе, чувствуешь, что в нем есть то нужное и важное, чего нет в Маше и докторе (интеллигентах), а именно: он верит, что главное на земле — правда и что спасение его и народа всего — в одной лишь правде, и потому больше всего на свете любит он справедливость. Мы видим пятна на стекле, но стекла-то и не видим!»
437
У Чехова село называлось Уклеево. Далее Чириков цитирует произведения Чехова, видимо, по памяти, поскольку опущены вводные слова, уточнения и пр., но очень близко к тексту. Серьезное расхождение с Чеховым встречается только в последней фразе абзаца, которая выглядит так: «Я говорил жене, что она видит пятна на стекле, но не видит самого стекла» (Чехов А. П.ПСС. М., 2008. Т. 9. С. 255).
Это пишет про народ нелицеприятный летописец жизни, объективнейший и никакими тенденциями не зараженный художник слова!
Все та же неистребимая вера в Бога, все та же жажда правды Божией и все те же пути исканий ее — пути божественные. Через Христа и Его Евангелие. Все тот же общий всему народу «Град Незримый»…
Но не все в нем благополучно. Вот эти миллионы еретиков, с каждым годом возрастающих численно! Не указует ли это на то, что даже и в божественном пути исканий своих народная мысль и совесть начинают приходить в столкновение с земной действительностью, с гражданскими и духовными водителями народа?..
Казна государственная наполняется, промышленность расцветает, растут фабрики
Так пишет про землюи мужикасердцеведец народный, писатель Достоевский [438] : «Земля для мужика все, а из земли у него уже и все остальное: и свобода, и жизнь, и честь, и семья, и дети, и порядок, и церковь, одним словом, все, что есть драгоценного!»
Так правда небесная сливается в душе народной с правдой земной.
И жаждет эта душа, что бы Божья правда царствовала, яко на небеси, тако и на земли…
Нет пока этой правды. Сокрыта она Святым озером во граде праведном, во Граде Незримом Китеже. Там никто никем не обижен… Таков «Град Незримый» у русского народа.
438
Ф. М. Достоевский. «Дневник писателя за 1876 г. (IV „Земля и дети“):»… земля у него прежде всего, в основании всего, земля — все, а уж из земли у него и все остальное, то есть и свобода, и жизнь, и честь, и семья, и детишки, и порядок, и церковь — одним словом, все, что есть драгоценного.
Изменялись времена и нравы, а «жемчужина» души народной и с наступлением XX столетия оставалась в неприкосновенности: вера в Бога, в конечное торжество правды Божией. О, если бы те, кто строит государственную и народную жизнь, своим вниманием к своему народу берегли бы эту жемчужину! Какая огромная непобедимая сила была бы в руках государственных вождей.
Но они не только не берегли эту жемчужину, а сами же разрушали ее, пока не пришел Антихрист и не воспользовался этой жемчужиной народной души для великого обмана, великой провокации и кровавого разрушения… и не повел алчущих и жаждущих правды в свой собственный Незримый Град.
Есть в Швейцарии, на берегу Женевского озера, местечко, звучащее божественно для русского уха, — «Божи», а в этом Божи — молочная ферма и ресторан, содержащийся эмигрантом, старым испытанным революционером-народником [439] , прошедшим все превращения революционного народничества. Если существует «Бабушка русской революции», его по справедливости можно было бы назвать «Дедушкой» ее [440] .
Вот это Божи с молочным рестораном и было местонахождением интеллигентского «Града Незримого».
439
Речь идет о Егоре Егоровиче Лазареве (1855–1937), участнике «хождения в народ», привлекавшемся к суду по делу о революционной пропаганде («процесс 193-х»), который в начале 1900-х годов приехал в Швейцарию, поселился в деревне Божи над Клараном, купил или арендовал там крестьянскую ферму и жил, продавая швейцарцам, а главным образом иностранцам и в гостиницы, молоко. После издания манифеста 17 октября 1905 г. вернулся в Россию, примкнул к эсерам. В 1910 г. был арестован и выслан за границу. Вернувшись в Россию после Февральской революции, стал министром народного просвещения во Временном правительстве, сблизился с правыми эсерами. В 1919 г. выехал в Чехословакию (подробнее см.: Лазарев Е. Е.Моя жизнь. Прага, 1935).
440
«Бабушкой русской революции» называли Екатерину Константиновну Брешко-Брешковскую (урожд. Вериго; 1844–1934) — видного деятеля русского революционного движения, создательницу и лидера партии эсеров, а также ее Боевой организации. Первоначально участвовала в движении народников, неоднократно арестовывалась и ссылалась. Вернулась из ссылки в 1896 г., попав под амнистию по случаю коронации Николая II. После создания вместе с Г. Гершуни партии эсеров в 1903 г. эмигрировала в Швейцарию. Нелегально вернувшись в Россию, участвовала в революционных событиях 1905–1907 гг. В 1907 г. была выдана охранке Азефом, в 1910 г. приговорена к ссылке, где и пробыла до Февральской революции 1917 г. К Октябрьской революции отнеслась враждебно, в 1919 г. покинула страну, жила в США, Франции и Чехословакии (похоронена близ Праги).
Тут вроде революционного Ноева ковчега: всевозможные сектанты, странники, правдоискатели обоих полов, всяких национальностей и возрастов. Хотя в верах и расходятся, а молочка попить, кислого и сладкого, да простокваши и сырков разных покушать все сюда стекаются и терпимо пребывают под единой кровлей, и из общей посуды вкушают и староверы, и еретики разные…
Почва нейтральная, а за границей (не то, что дома!) все за одними общими скобками себя чувствуют: все одинаково гонимы правительством царя, которого единодушно называют почему-то «Николаем Кровавым», все одинаково специализируются на делании революции, многие от сей профессии питаются, и хотя себя интернационалистами именуют, а тяготение к своим, русским, все-таки побеждает. Свой своему поневоле брат.